Стокгольмский синдром что это такое

Стокгольмский синдром что это такое thumbnail

Заложница-террорист Патрисия Хёрст (справа) во время ограбления банка «Хиберния» (Сан-Франциско). Патрисию похитила 4 февраля 1974 группа «Симбионистская армия освобождения» (англ. Symbionese Liberation Army). Террористы получили от её семьи 4 млн долларов, но девушка освобождена не была. Позже выяснилось, что она вступила в ряды С. А. О. под угрозой убийства.

Стокго́льмский синдро́м (англ. Stockholm Syndrome) — термин, популярный в психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь[1], взаимную или одностороннюю симпатию[2], возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения угрозы или насилия. Под воздействием сильного переживания заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия и в конечном счёте отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели.

Вследствие видимой парадоксальности психологического феномена термин «стокгольмский синдром» стал широко популярен и приобрёл много синонимов: известны такие наименования, как «синдром идентификации заложника» (англ. Hostage Identification Syndrome), «синдром здравого смысла» (англ. Common Sense Syndrome)[3], «стокгольмский фактор» (англ. Stockholm Factor), «синдром выживания заложника» (англ. Hostage Survival Syndrome)[4] и др. Авторство термина «стокгольмский синдром» приписывают криминалисту Нильсу Бейероту, который ввёл его во время анализа ситуации, возникшей в Стокгольме во время захвата заложников в августе 1973 года. Заложники защищали своих похитителей после освобождения и не соглашались давать показания против них в суде[5]. Механизм психологической защиты, лежащий в основе стокгольмского синдрома, был впервые описан Анной Фрейд в 1936 году, когда и получил название «идентификация с агрессором».

Исследователи полагают, что стокгольмский синдром является не психологическим парадоксом, не расстройством или синдромом, а скорее нормальной реакцией человека на сильно травмирующее психику событие[3][4]. Так, стокгольмский синдром не включён ни в одну классификацию психических расстройств[6].

Согласно данным ФБР о более чем 1200 случаев захвата заложников с баррикадированием захвативших в здании, стокгольмский синдром отмечен всего в 8 % случаев[7][8][9].

Захват заложников в Стокгольме в 1973 году[править | править код]

Здание Коммерческого банка в Стокгольме, Швеция, в котором в 1973 году произошла попытка ограбления и захват заложников.

23 августа 1973 года освобожденный из тюрьмы Ян-Эрик Олссон в одиночку захватил банк «Kreditbanken» (Стокгольм, Швеция)[10], ранив одного полицейского и взяв в заложники четверых работников банка: трёх женщин (Биргитту Лундблад, Кристин Энмарк, Элисабет Ольдгрен) и мужчину (Свена Сефстрёма). По требованию Олссона полиция доставила в банк его сокамерника Кларка Улофссона (Clark Olofsson). Заложники звонили премьер-министру Улофу Пальме и требовали выполнить все условия преступников.

26 августа полицейские просверлили отверстие в потолке и сфотографировали заложников и Улофссона, однако Олссон заметил приготовления, начал стрелять и пообещал убить заложников в случае газовой атаки. 28 августа газовая атака всё-таки состоялась. Через полчаса захватчики сдались, а заложников вывели целыми и невредимыми. Бывшие заложники заявили, что боялись не захватчиков, которые ничего плохого им не сделали, а полиции. По некоторым данным, они за свои деньги наняли адвокатов Олссону и Улофссону[5].

Психиатр Нильс Бейерут, который консультировал полицию во время инцидента, и решения которого критиковались заложниками, для объяснения их поведения придумал термин Norrmalmstorgssyndromet (Норрмальмсторгский синдром), впоследствии трансформировавшийся в понятие «стокгольмский синдром»[11]

В ходе судебного разбирательства Улофссону удалось доказать, что он не помогал Олссону, а, напротив, пытался спасти заложников. С него сняли все обвинения и отпустили. На свободе он встретился с Кристин Энмарк, и они стали дружить семьями. Олссон был приговорён к 10 годам тюремного заключения, где впоследствии получал много восхищённых писем от женщин.

Опасность синдрома[править | править код]

Опасность стокгольмского синдрома заключается в действиях заложника против собственных интересов, как, например, воспрепятствование своему освобождению. Известны случаи, когда во время антитеррористической операции заложники предупреждали террористов о появлении спецназовца, и даже заслоняли террориста своим телом[12]. В других случаях террорист прятался среди заложников и никто его не разоблачал. Как правило, стокгольмский синдром проходит после того, как террористы убивают первого заложника.

Факторы, влияющие на формирование стокгольмского синдрома[править | править код]

Стокгольмский синдром может получить развитие при:

  • политических и криминальных терактах (захват заложников);
  • военных карательных операциях (например, при взятии военнопленных);
  • лишении свободы в концентрационных лагерях и тюрьмах;
  • отправлении судебных процедур;
  • развитии авторитарных межличностных отношений внутри политических групп и религиозных сект;
  • реализации некоторых национальных обрядов (например, при похищении невесты);
  • похищении людей с целью обращения в рабство, шантажа или получения выкупа;
  • вспышках внутрисемейного, бытового и сексуального насилия.

Механизм психологической защиты основан на надежде жертвы, что агрессор проявит снисхождение при условии безоговорочного выполнения всех его требований. Поэтому пленник старается продемонстрировать послушание, логически оправдать действия захватчика, вызвать его одобрение и покровительство.

Гуманизация отношений между захватчиком и жертвой является ключевой при формировании стокгольмского синдрома и обусловливается следующими факторами:

  • возможностью и качеством социального взаимодействия. Чтобы затруднить развитие эмоциональных отношений, пленникам могут завязывать глаза, затыкать рот кляпом. С этой же целью охранники могут часто меняться местами[3][4];
  • возможностью рационального объяснения проявленной жестокости. Необъяснимая, нерациональная жестокость убивает развитие симпатии между сторонами. В обратном случае, если, например, один из заложников погибает в результате сопротивления террористам, то выжившие стараются оправдать вспышку жестокости провокативным (опасным для остальных) поведением самого погибшего[3];
  • языковым барьером. Запрет переговариваться и (или) незнание языка сильно затрудняет формирование симпатии между заложниками и террористами[3];
  • психологической грамотностью, знанием приёмов выживания[3]. Психологически грамотный заложник и (или) террорист имеют больше шансов повлиять друг на друга;
  • личностными качествами обеих сторон, их способностью к дипломатическому общению. Заложник, обладающий дипломатическими качествами, способен переубедить противника, сместить его точку зрения[3];
  • системой культурных стереотипов. Расовые, этнические, религиозные и идеологические разногласия оказывают жёсткое негативное влияние на развитие симпатии между захватчиком и его жертвой. Они с трудом поддаются изменению за такой короткий промежуток времени[3] и могут спровоцировать неприязнь, вспышку жестокости и даже гибель заложников;
  • длительностью пребывания в плену[3]. Стокгольмский синдром формируется после 3—4 дней лишения свободы и усиливается в случае изоляции пленников. При долгом нахождении в плену заложник общается с захватчиком, узнаёт его как человека, понимает причины захвата, чего захватчик хочет добиться и каким способом; особенно это проявляется при терактах, имеющих политическую подоплёку — заложник узнаёт претензии захватчика к власти, проникается ими и может убедить себя, что позиция захватчика — единственно правильная.

Зная, что террористы хорошо понимают, что до тех пор, пока живы заложники, живы и сами террористы, заложники занимают пассивную позицию, у них нет никаких средств самозащиты ни против террористов, ни в случае штурма. Единственной защитой для них может быть терпимое отношение со стороны террористов. В результате заложники психологически привязываются к террористам и начинают толковать их действия в свою пользу. Известны случаи, когда жертвы и захватчики месяцами находились вместе, ожидая выполнения требований террориста[13].

В случаях особо жестокого обращения заложники психологически дистанцируются от ситуации; убеждают себя, что это происходит не с ними, что с ними такое произойти не могло, и вытесняют из памяти травмирующее событие, занимаясь конкретной деятельностью[14].

Если никакого вреда жертве не причиняется, некоторые люди, будучи менее подвержены синдрому в процессе адаптации к данной ситуации и почувствовав потенциальную неспособность захватчиков причинить им вред, начинают их провоцировать[15].

После освобождения выжившие заложники могут активно поддерживать идеи захватчиков, ходатайствовать о смягчении приговора, посещать их в местах заключения и т. д.

Разновидности[править | править код]

Бытовой стокгольмский синдром, возникающий в доминантных семейно-бытовых отношениях, является второй наиболее известной разновидностью стокгольмского синдрома. Действия и отношения, подобные тем, кто испытывает стокгольмский синдром, также были обнаружены у жертв сексуального насилия, торговли людьми, террора, а также политического и религиозного угнетения[5].

Читайте также:  Острый болевой синдром экг признаки

Существуют свидетельства того, что некоторые жертвы сексуального насилия в детстве чувствуют связь со своим обидчиком. Они часто чувствуют себя польщенными вниманием взрослых или боятся, что раскрытие приведёт к разрушению семьи. В зрелом возрасте они сопротивляются раскрытию по эмоциональным и личным причинам[16].

Есть необычная разновидность Стокгольмского синдрома, называемая «корпоративной». Она проявляется во время диктатуры на работе и подчинения человека своему «руководителю»[17][18].

Профилактика при ведении переговоров и дебрифинг[править | править код]

В ведении переговоров при захвате заложников одной из психологических задач медиатора является поощрение развития взаимной симпатии (стокгольмского синдрома) между заложниками и захватчиками с целью увеличения шансов заложников на выживание. Директор исследовательских программ Центра предотвращения международных преступлений д. н. Адам Дольник сообщил по этому поводу в интервью «Новой газете»[2]:

Переговорщик просто обязан провоцировать, поощрять формирование этого синдрома любыми способами. Потому что если террористы и заложники будут нравиться друг другу, то тогда меньше шансов, что заложники сделают что-то глупое, что повлекло бы жёсткие действия террористов. А террористам, в свою очередь, будет крайне трудно решиться на убийство заложников, к которым они испытывают симпатию.

Методики проведения дебрифинга (психологической консультации) выживших заложников в случае их удачного освобождения разнятся в зависимости от характера ситуации, сформировавшей стокгольмский синдром. Например, дебрифинг освобождённых военнопленных отличается по своей структуре от дебрифинга заложников политических терактов[3].

Захват резиденции японского посла в Лиме[править | править код]

Захват резиденции японского посла в Лиме 17 декабря 1996 года — это самый крупный за всю историю захват такого большого числа высокопоставленных заложников из разных стран мира, неприкосновенность которых установлена международными актами.

Террористы (члены перуанской экстремистской группировки «Революционное движение имени Тупака Амару»), появившиеся под видом официантов с подносами в руках, захватили резиденцию посла вместе с 500 гостями во время приёма по случаю дня рождения императора Японии Акихито и потребовали, чтобы власти освободили около 500 их сторонников, находящихся в тюрьмах[19].

Сразу после этого захвата заложников общественность стала обвинять президента Перу Альберто Фухимори в бездействии и в том, что он не обеспечил надёжной охраны посольства, лидеры западных стран, чьи граждане оказались в числе заложников, оказывали на него давление и требовали, чтобы безопасность заложников была приоритетной целью при их освобождении. В таких условиях ни о каком штурме посольства, ни о каких других силовых мерах освобождения заложников речи не шло.

Через две недели террористы освободили 220 заложников, сократив число своих пленников, чтобы их легче было контролировать. Освобождённые заложники своим поведением озадачили перуанские власти. Они выступали с неожиданными заявлениями о правоте и справедливости борьбы террористов. Находясь долгое время в плену, они стали испытывать одновременно и симпатию к своим захватчикам, и ненависть и страх по отношению к тем, кто попытается насильственным способом их освободить.

По мнению перуанских властей, главарь террористов Нестор Картолини, бывший текстильный рабочий, был исключительно жестоким и хладнокровным фанатиком. С именем Картолини была связана целая серия похищений крупных перуанских предпринимателей, от которых революционер требовал денег и других ценностей под угрозой смерти. Однако на заложников он произвёл совершенно иное впечатление. Крупный канадский бизнесмен Кьеран Мэткелф сказал после своего освобождения, что Нестор Картолини — вежливый и образованный человек, преданный своему делу.

Описанный случай дал название «лимскому синдрому» (англ. Lima syndrome)[20]. Ситуация, при которой террористы испытывают настолько сильную симпатию к заложникам, что отпускают их, является обратным примером (частным случаем) стокгольмского синдрома.

См. также[править | править код]

  • Братание
  • Ридли, Ивонн

Примечания[править | править код]

  1. ↑ Стокгольмский синдром: История, причины, ориентация
  2. 1 2 На переговоры идет сильный. Как подчинить террористов своей воле, не выводя танки и огнеметы на прямую наводку. Елена Милашина. Интервью с Адамом Дольником. — «Новая газета», 29.08.2007.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Factors Influencing the Development of the Hostage Identification Syndrome. (недоступная ссылка) James T. Turner. Political Psychology, Vol.6, No.4, 1985, pp.705—711
  4. 1 2 3 The Stockholm Syndrome Revisited. Arthur Slatkin. The Police Chief Magazine, Vol.LXXV, No.12, December 2008.
  5. 1 2 3 Adorjan, Michael; Christensen, Tony; Kelly, Benjamin; Pawluch, Dorothy. Stockholm Syndrome As Vernacular Resource (англ.) // The Sociological Quarterly (англ.)русск. : journal. — 2012. — Vol. 53, no. 3. — P. 454—474. — doi:10.1111/j.1533-8525.2012.01241.x.
  6. Namnyak, M.; Tufton, N.; Szekely, R.; Toal, M.; Worboys, S.; Sampson, E. L. ‘Stockholm syndrome’: psychiatric diagnosis or urban myth? (англ.) // Acta Psychiatrica Scandinavica : journal. — 2007. — Vol. 117, no. 1. — P. 4—11. — ISSN 0001-690X. — doi:10.1111/j.1600-0447.2007.01112.x.
  7. Курт Бартол. Психология криминального поведения. — 7. — Olma Media Group, 2004. — С. 289. — 352 с. — (Психологическая энциклопедия). — ISBN 9785938781054.
  8. Sundaram, Chandar S. Stockholm Syndrome // Salem Press Encyclopedia. — 2013.
  9. Fuselier, G. Dwayne. Placing the Stockholm Syndrome in Perspective // FBI Law Enforcement Bulletin (англ.)русск.. — 1999. — Июль (т. 68). — С. 22. Архивировано 15 февраля 2019 года.
  10. ↑ См. подробнее Norrmalmstorg Robbery в англовики.
  11. Jess Hill. See What You Made Me Do: Power, Control and Domestic Abuse. — 2019. — С. 75—76.
  12. ↑ Стокгольмский синдром
  13. ↑ Стокгольмский синдром. В кн: «Социальная психология толпы». Л. Г. Почебут, Сп-Б., 2004.
  14. ↑ Психология взаимодействия террористов с заложниками. В кн: «Социальная психология толпы». Л. Г. Почебут, Сп-Б., 2004.
  15. ↑ Стокгольмский синдром: дружбе заложников и террористов 30 лет Архивная копия от 18 июня 2007 на Wayback Machine.
  16. Jülich, Shirley. Stockholm Syndrome and Child Sexual Abuse (англ.) // Journal of Child Sexual Abuse (англ.)русск. : journal. — 2005. — Vol. 14, no. 3. — P. 107—129. — doi:10.1300/J070v14n03_06. — PMID 16203697.
  17. ↑ Корпоративный стокгольмский синдром (недоступная ссылка). wi-fi.ru. Дата обращения 25 февраля 2018. Архивировано 3 марта 2018 года.
  18. ↑ Корпоративный стокгольмский синдром (рус.). Дата обращения 25 февраля 2018.
  19. Kato N., Kawata M., Pitman R. K. PTSD. — Springer Science & Business Media, 2006. — ISBN 978-4-431-29566-2.
  20. ↑ PERU: Tale of a Kidnapping — from Stockholm to Lima Syndrome | Inter Press Service. www.ipsnews.net. Дата обращения 23 февраля 2019.

Литература[править | править код]

на русском языке

  • Асямов С. В. Стокгольмский синдром: история появления и содержание термина.
  • Решетников М. М. Наброски к психологическому портрету террориста.
  • Решетников М. М. Особенности состояния, поведения и деятельности людей в экстремальных ситуациях с витальной угрозой.

на других языках

  • Karen Greenberg. The Least Worst Place. Guantanamo’s First 100 Days (недоступная ссылка). New York: Oxford University Press, 2009.

Источник

Елизавета Коваленко  ·  6 октября 2016

62,7 K

Действительно, как сказали выше, «Стокгольмский синдром» это феномен, при котором жертвы встают на сторону своих мучителей и проникаются эмпатитей к ним. В 1973 при ограблении банка, одна из заложниц позже даже обручилась с налетчиком, а было это в Стокгольме, отсюда и название синдрома.[ Жертвы, которые влюбились в своих мучителей: шокирующие примеры «стокгольмского синдрома» ]

Вопреки, как нам кажется, парадоксальности этого явления, таковым оно не является, так как это нормальная реакция человека на сильно травмирующее психику событие. Стокгольмский синдром даже не включен в международную систему классификации психиатрических заболеваний и вообще является достаточно редким, так данные показывают  что в 1200 случаях захвата заложников синдром был отмечен только в 8% случаев. 

Почему же этот синдром вообще возникает? Потому что террористы хорошо понимают, что до тех пор, пока живы заложники, живы и сами террористы, заложники занимают пассивную позицию, у них нет никаких средств самозащиты ни против террористов, ни в случае штурма. Единственной защитой для них может быть терпимое отношение со стороны террористов. В результате заложники психологически привязываются к террористам и начинают толковать их действия в свою пользу. Известны случаи, когда жертвы и захватчики месяцами находились вместе, ожидая выполнения требований террориста [ wikipedia.org ] 

Читайте также:  Гидроцефальный синдром и его последствия

Важно так же упомянуть о самой распространенной форме синдрома — «бытовой стокгольмский синдром» , который часто встречается в доминантных бытовых семейных отношениях, в которых роли «заложника» и «захватчика» проецириуются на членов семьи.

> В 1973 при ограблении банка, одна из заложниц позже даже обручилась с налетчиком, а было это в Стокгольме… Читать дальше

Этим названием описывают явление сопереживания заложников  захватчику, взявшему их в заложники. Когда заложники боятся не захватчиков, а полиции, и стремятся помочь захватчикам, возникает привязанность. Называется он так из-за случая произошедшего в Стокгольме в 1973 году.  Он детально описан в вики и находится по запросу в гугле  «стокгольмский синдром».
Кстате , на… Читать далее

А почему задача переговорщика развить этот синдром?

Musical theatre producer, investor and lover

Потому что события, которые послужили источником для описания данного психологического явления, произошли в Стокгольме при захвате заложников в начале 70-х. В ходе проишествия заложники начали испытывать не столько симпатию к преступникам, сколько страх и недоверие к полиции. По итогам спецоперации, один преступник сел в тюрьму, а со вторым одна из жертв стала дружить… Читать далее

> Почему же этот синдром вообще возникает? Потому что террористы хорошо понимают, что до тех пор, пока живы заложники, живы и сами террористы, заложники занимают пассивную позицию, у них нет никаких средств самозащиты ни против террористов, ни в случае штурма.
Мне кажется, что, возможно, дело не только в этом.  Скорее всего, этот синдром чаще встречается у женщин, если… Читать далее

Это синдром согласно которому жертва может испытывать симпатию в адрес своего захватчика, агрессора, насильника или обидчика. Заложники могут так же испытывать симпатию к  похитителям и симпатизировать им

Кто устроил теракт в Стокгольме?

политэмигрант, журналист, один из лидеров «Левого фронта»

Стокгольм спокойный и безопасный город, здесь гораздо более мирная атмосфера, чем в любой европейской столице, кроме Осло, может быть. Поэтому люди здесь еще менее психологически подготовлены к терактам, чем, жители Парижа или Брюсселя, если к такому вообще можно быть готовым. Здесь есть неблагополучные районы,иммигрантские гетто, в которых 90% жителей — выходцы из стран Азии и Африки. Я работаю в одном из таких районов.

К сожалению, Стокгольм очень сегрегированный город. При культе равенства и корректности, который доминирует в публичном пространстве, здесь на повседневном уровне очень много зависит от района проживания. В частности в районе Ринкебю, который называют «маленький Могадишо», там бывает трудно встретить не то что человека европейской внешности, но хотя бы в европейской одежде. И это большая проблема, потому что там возникает не столько национальное, сколько социальное гетто.

Там гораздо выше уровень безработицы, гораздо ниже показатели образования, удовлетворения жизнью. Там такие типовые постройки, вроде наших пятиэтажек, где живут в тесноте большие семьи выходцев из бедных стран. Последние 20 лет Швеция из страны всеобщего равенства превратилась в страну, где из всех развитых стран быстрее всего растет неравенство и это отразилось на социальном и психологическом климате в таких районах, теперь там появляются молодежные банды. Этого меньше, чем в Набережных Челнах или в моих родных Текстильщиках в Москве, но это появилось и это стремительно разрастается.

Далеко не все мигранты подвержены исламизации, но такое пространство вторичной варваризации оно действительно появилось, это проблема и она очень слабо рефлексируется в шведских мейнстримных медиа, потому что этому действительно мешают табу политкорректности и мультикультурализма. Поэтому ответы на это дают ультраправые. Получается вот такой диалог между исламистами и ультраправыми, хотя большинство из коренного шведского населения в ужасе от этих экстремистских проявлений. И этот вопрос требует серьезного ответа.

В Швеции при ее относительном благополучии случались нападения нацистов. Три года назад они напали на ультралевую демонстрацию, за последние полтора года после иммиграционного кризиса была целая серий нападений на лагеря и интернаты для беженцев, в одном из которых я работаю. Такие эпизоды кончались без крови, но одно можно сказать точно — ксенофобские настроения в Швеции растут. Люди, которые приехали в огромном количестве в Швецию, оказываются в ситуации без перспектив, без доступа к социальным ресурсам, они чувствуют постоянное унижение и нужду. А уровень бедности вполне сопоставим, если не с Афганистаном, то с Россией. Эти люди подвергаются радикализации и впадают в крайние формы экстремизма. Только по официальным данным, из Швеции 800 человек уехали воевать за ИГИЛ, а из России — от 6000 человек, можно сказать, что это сопоставимые показатели, если посчитать численность населения.

Конечно, это способствуют росту ксенофобских и антиистеблишментарных настроений, потому что адекватного ответа нет. Многие избиратели, которые голосуют за местную право-популистскую партию «Шведские демократы», они это делают не из ксенофобских соображений, а потому что им кажется, что мейнстрим, то есть основные партии просто игнорируют проблему. С другой стороны, правительство заимствовало у правых довольно жесткую миграционную политику. После режима «открытых дверей», когда в Швецию приехало более 160 тысяч беженцев в 2015 году, двери закрылись — сейчас есть погранконтроль на Эресуннском мосту, граничащим с Данией. Принято решение около половины приехавших отправить обратно.

Я работаю в интернате для подростков-беженцев. Мы вчера получили решение от службы, что один из наших парней будет выслан из страны в течение недели. Это очень жесткое решение без права на апелляцию, хотя он крайне лояльно относится ко всему — подписал все документы, что добровольно отправится домой в Афганистан. А это целая трагедия для него — он там вообще никогда не был, родился в Иране в семье беженцев, полтора года провел в Швеции, пытался учиться язык, был полон надежд, а теперь его высылают. Хороших решений тут нет, потому что правящий класс заигрался: система интеграции людей в общество деградировала, а массовая миграция стала в значительной степени инструментом девальвации труда.

Прочитать ещё 1 ответ

Имеет ли значение причина, по которой девушка влюбляется в своего похитителя, или это всегда «стокгольмский синдром», как говорится в фильмах?

психолог-консультант, бизнес-тренер, гештальт-терапевт, www.facebook.com/evgeny…  ·  vk.com/id186672748

Строго говоря, «стокгольмский синдром» — частный случай психологической защиты «идентификация». 

С большой вероятностью в ситуации «похищенная влюбилась в похитителя» она тут есть. Строго говоря, эта защита — из психоаналитической модели, так что корректно было бы выносить суждение именно психоаналитику, анализируя и интерпретируя конкретного человека (увы, с персонажем фильма не катит). Но — упс! — сам психоанализ к доказательной дисциплине не относится. Так что психоаналитик пришёл к выводу — это просто психоаналитик пришёл к своему выводу в рамках своей модели, а не «вон оно как, Михалыч!»

Другое дело, что во всяком случае в большинстве случаев наше поведение вообще полимотивировано, то есть, по-русски, не одна причина зараз, а несколько сразу.

Прочитать ещё 1 ответ

Как живут люди с синдромом Аспергера?

не веган, толераст, дизайнер диванный, рекламист поневоле, фотограф-любитель

Приветики, я человек с синдромом Аспергера и сейчас расскажу Вам как живётся мне.
Отчасти, «особенность» была выявлена в детстве моим школьным психологом, которая звала моих родителей на беседы в школу, но куда же мы без «с нашим ребёнком всё в порядке, он просто скромный». Сам я значения этому не предавал, да и зачем? Есть я и есть, какая разница. 
Помню, в детстве у меня не было интереса к изучению своего тела, так скажем. То есть, до лет 11 я не знал в чём отличие девочек от мальчиков — мне это было банально не интересно, мне глаза открыла мама.
Благодаря моей «особенности», мне было очень трудно понимать окружающих меня людей. Сложно понимать хитросплетения человеческих взаимоотношений — их обиды на что-то, напрягала надобность тщательно подбирать слова, чтобы не обижались лишний раз. Все ступени социализации мне пришлось проходить самостоятельно, т.к. родители мне считали, что со мной что-то не так. За подростковый период пообщавшись с людьми, почитав Пола Экмана и его «Психологию лжи», я выявил для себя несколько вещей, которые старался прокачивать тогда, прокачиваю и сейчас:
1) Людям важна мимика в ответ. Со мной не особенно любили идти на контакт из-за моей «нулевой» мимики, тут спасли тренировки у зеркала и кино, по которому я сверялся как и на что реагируют люди внешне
2) Интонация. Тоже пришлось работать над этим, как с зеркалом, но у меня была лояльная подруга, которая поправляла меня, если я перебарщивал.
3) Формулировки — пришлось учиться формулировать предложения в нейтральной форме. Описать сложно, приведу пример: мои знакомые обижались, когда на вопрос: «Чем занимаешься?» я отвечал: «Не твоё дело». Пришлось учиться, тут помогли книги с большим количеством диалогов.
4)  Смотреть на собеседника. Смотреть ему в глаза. Пожалуй, самое сложное, что приходится преодолевать и по сей день. Я могу смотреть на своих друзей, родных и старых знакомых, а если говорить с продавцом в магазине, с каким-нибудь малознакомым человеком в принципе и т.д., то тут сложно: когда-то я могу смотреть ему на лоб и это спасает, но чаще я смотрю куда-нибудь на его плечо или стараюсь отвернуться.
5) Принятие тактильных контактов — ещё одна из сложных вещей, с которой пришлось долго бороться. Но тут уже банально давать себя обнимать, хлопать по плечу и т.д. Мне-то нормально ни к кому не прикасаться, но когда меня решили обнять и я просто закричал и вырвался — это сильно обидело человека.
Вообще, люди считали(ют), что у меня просто характер такий(с), да и только. Те, кто знают давно, привыкли не обижаться. Мне самому бывает тяжело именно внутри, когда периодами от каждого второго слышишь о том, что ты безразличный до всех говнюк, не эмоциональный, тебе плевать, да и вообще. Когда кто-то ругается со мной и кричит на спокойные ответы начинает кричать ещё больше, требуя э м о ц и о н а л ь н о г о участия — вот это дно. Потому что единственное, что мне хочется в такие моменты, так это развернуться и уйти. Ошибочно считать, что у меня нет эмоций — я и сам так думал, но со временем пришёл к выводу, что мне просто трудно их распознать, отсюда на нервной почве у меня развился гастрит, одаривающий меня рвотой желчью во время сильных эмоциональных потрясений, а год назад пришлось обращаться к неврологу с астенией. Вот такие дела. Писать можно долго о том, как живётся, но если сделать общий вывод, то это примерно как если бы всех людей в мире собрали на собрание, где подробно рассказывали про эмоции и взаимоотношения, а ты был у стоматолога в этот день.

Читайте также:  Причину смерти больных с нефротическим синдромом

Прочитать ещё 5 ответов

Как вышло, что в современной поп-культуре Шерлок Холмс превратился из лондонского джентельмена в городского сумасшедшего?

В последней (Рождественской) серии одноимённого сериала сам Шерлок сказал что-то вроде «Я всегда вне времени».

Мистер Холмс сам по себе был эксцентричен и для своего 19 века. Слишком умён, наблюдателен, нетерпим к человеческим слабостям и неэмоционален.

Стивен Моффат превратил его в наше время в «высокоактивного социопата», но на городского сумасшедшего он никак не тянет.

Мне кажется, что Конан-Дойл в наше время тоже выписал бы его таким — нелюдимым, самодовольным и слегка инфантильным. Именно для такого человека «земной» доктор Ватсон и может являться другом/братом/отцом/голосом разума/антиподом.

Поступки Шерлока и в наши дни остаются джентльменскими, а вот поведение с другими — немного грубым 🙂 Если бы он считался «чокнутым», то его бы не уважала ни публика, ни полиция — но про него в сериале постоянно пишет пресса как об интернет-феномене.

Зрители любят Шерлока за то, что он напоминает образ идеального друга/собеседника, которого каждый хотел бы встретить.

Является ли броманс проявлением гомосексуальности?

студентка, журналистка, художница

Тема довольно спорная, но чаще всего, ответ все же — нет.
Броманс в том виде, в каком он присутствует в популярных сейчас сериалах, например, это скорее проявление отголосков гомоэротичной культуры, чем гомосексуальности.
В общем и целом, всему виной андроцентризм, это такая штука, сложившаяся еще во времена «тех самых» греков, а то и раньше, и которая заключается в том, что восхищаться, превозносить и выбирать в кумиры можно только мужчин и мужское творчество. И любить тоже надо только мужчин, но об этом как-то вежливо умалчивают, ведь женщина в этой культуре не особо-то и человек, как ее вообще любить. Эта культура к нам дошла через века, в которые женщина в принципе была никем и ничего не создавала. В итоге вот такой очень странный и непоследовательный паттерн негомосексуального гомоэротизма сидит у нас где-то на подкорке.
Практически во всех произведениях с бромансом у героев есть жен/девушки, но они настолько невзрачны и нелепы, что фанаты их даже и не замечают. В то время, как взаимоотношения мужских персонажей показаны во всей глубине и силе.
Вторая причина, которая делает броманс похожим на гомо-отношения, это явное игнорирование героями табу на мужскую эмоциональность. Нас с детства воспитывают, что биологически и традиционно (меньше сотни лет) мужчина по эмоциональному развитию схож с камнем. Поэтому когда два юноши искренне радуются друг другу или наоборот до слез или ярости переживают друг за друга, то нам кажется, что что-то с ними не так, в то время как это нормальное проявление эмоций для друзей или родственников. 
Ну и главная причина, почему с бромансом все так непонятно. Сценаристы этого хотят. С одной стороны, у них есть довольно-таки гомофобная и мизогинная мужская аудитория, которой нельзя показывать геев, но и которая вовсе не хочет видеть крутых женских персонажей, а с другой стороны внутренне-мизогинная и шиперская женская аудитория, которая хочет видеть красавчиков-героев, рядом с которыми не будет вызывающих ревность персонажек, но которой в то же время хочется попереживать за отношения героев. Вот так и появляется броманс, который вроде как намекает, но ничего не показывает.
Вообще, броманс — это такой маркер непоследовательности нашей социализации в вопросе взаимоотношений людей в рамках одного пола и между полами. Броманс — это никогда не про геев по задумке сценаристов. Это про клевых братух, которым хорошо вместе и без женщин, но которые не геи ни в коем случае. Потому что геи — это фу. И женщины — фу. Вот и остается крутиться как получается.

Прочитать ещё 1 ответ

Источник