Обсессивно компульсивный синдром у детей как начинается форум

В последнее время в медиа и обществе стали смелее обсуждать психические заболевания. В этом есть большая заслуга психоактивистов, которые дестигматизируют эти заболевания и людей с ними. Но психические заболевания всё равно ещё пугают и отталкивают людей, которые ничего про это не знают. Поэтому «Луна» попросила девушку с обсессивно-компульсивным расстройством рассказать о том, как она встретила своё заболевание, приняла его и научилась с ним жить.

Недавно во время традиционного для нашей компании завтрака друг спросил:

— А у вас есть какие-то ритуалы, которые вы повторяете, даже если не видите в них смысла?

Ответы были разные. Я молчу. Я молчу, хотя, конечно, знаю. Не хочется открывать этот ящик Пандоры, ведь большая часть моей осознанной жизни — про ритуалы. Но вот уже где-то над столом с сырниками и кофе повисает вопрос другого друга:

— Ой, Аня, а у тебя, кажется, OCD? Я слышал, что это почти несовместимо с нормальной жизнью, это правда?

И это становится классической «I’m glad you asked» ситуацией и превращается в получасовую лекцию:

Да, обсессивно-компульсивное расстройство (OCD/ОКР) действительно хроническое и прогрессирующее заболевание. Его суть в упрощенном виде сводится к тому, что механизм обработки мыслей почему-то ломается. Даже здоровому человеку могут пачками приходить странные и страшные мысли. Важно, что они почти сразу бесследно уходят из головы такими же пачками. Срабатывает своего рода фейсконтроль: эта мысль не принесёт никакой пользы, а значит, её время в сознании подошло к концу. Понятно, что люди разные и кому-то на освобождение от неконструктивных мыслей может требоваться меньше времени, кому-то больше, но со сломанным механизмом мысли могут захватывать территорию и пускать на ней разрушительные корни, превращаясь в сверхзначимые идеи. Эти идеи впоследствии оказывают сильное влияние, а со временем и просто контролируют жизнь человека с ОКР.

Такая опция всегда приносила облегчение, как в детстве сметана из холодильника — на солнечный ожог. 

Какого рода это могут быть идеи? Тут разнообразие безгранично. Например, идея, что микробы, попадающие на кожу из воздуха, немедленно отравляют организм. Это обсессия . С ней очень некомфортно. От этого дискомфорта, конечно, хочется поскорее себя избавить. Сделать что-то, что нейтрализует мысль. Что кажется самым логичным? Помыть руки, а лучше всего себя. Казалось бы, что страшного? Хорошо быть чистым. Проблема в том, что микробы сразу «оседают» снова. И нужно снова мыться. И это может занимать большую часть жизни и в значительной степени управлять ею. Эти ритуалы, необходимые, чтобы снизить эмоциональный дискомфорт, вызываемый мыслями-обсессиями — и есть компульсии. Такой простой и, на первый взгляд, безобидный пример с мытьём рук при ближайшем рассмотрении оказывается многоуровневым айсбергом, который делает жизнь невыносимой. И рациональные доводы никогда не работают. Даже если вы генеральный директор ВОЗ, то не тратьте время на лекцию о гигиене и том, как иммунитет справляется с микробами. К сожалению, это не работает.

Почему это так не работает у 1–3% населения земли, однозначно сказать пока нельзя. Вероятно, в результате сочетания врождённых или обусловленных биохимических нарушений вроде неправильного обмена серотонина, дофамина и других нейромедиаторов, с особенностями психологического развития в детстве — пресловутыми «детскими травмами». А ещё существует психотерапевтическая гипотеза, что вероятность развития невроза при прочих равных обратно пропорциональна тому, насколько внимательно, ласково и уважительно ведут себя с нами наши отцы в раннем детстве. Насколько эта теория правомочна, сказать сложно, но мой опыт её только подтверждает. Не потому, что у меня-ребёнка был плохой отец. Он был хороший, только его было мало. Говорят, это подкрепляет установку на «соответствие» и «идеальность» как способы заслужить внимание и одобрение отца. Что впоследствии, если существуют предпосылки, превращается в перфекционизм, гиперконтроль и ригидность — лучших «друзей» человека с обсессивно-компульсивным расстройством.

Как это было у меня? С раннего детства я помню много мыслей. Почти голоса. Чем старше становилась, тем злее и страшнее становились эти мысли. Ох, как же я ненавидела свой мозг. К 12—13 годам они стали настолько мучительными, что моим интуитивным ритуалом стала визуализация того, как я кладу голову на булыжник и — подобно тому, как колют орехи — разбиваю другим булыжником. Нет мозга — нет проблем. Это давало хоть какое-то облегчение. Кажется, с тех пор мысль о самоубийстве стала моим планом на «чёрный день». Попыток никогда не было, но мысль, что такая опция есть, всегда приносила облегчение, как в детстве сметана из холодильника — на солнечный ожог.

Самый тяжелый период начался, когда я стала понимать, что такой праздник жизни происходит далеко не у всех вокруг. Вернее, ни у кого из моих знакомых. Любые попытки открываться и делиться встречались с «зачем ты себя накручиваешь?» и «не надо всё так усложнять». В этом не было вины близких и друзей. Они — изнутри своего сознания — не могли понять, зачем я переживаю, что мой дом горит, когда меня там нет. И почему я не могу перестать переживать.

А во мне от этого росла чёрная дыра — и это ненадуманная метафора — осознания неполноценности, тотального одиночества и невозможности быть понятой. Это причиняло очень сильную постоянную боль.

Постепенно сформировалась поведенческая стратегия действовать как можно более «нормально». Как можно меньше открывать людям свою странность. Это было сложно и со временем привело к выводу, что самое комфортное для меня состояние — уединение. Да, со мной остаются уничтожающие мысли, моё деструктивное поведение, вызванное ими, но я хотя бы защищена от боли, которую вызывали попытки быть понятой и принятой.

Какие обсессии и компульсии успели сформироваться у меня? Убеждённость, что пища убивает, если в ней содержатся сахар, красители или любые химические плоды пищевой промышленности. Озабоченность составом продуктов и блюд привела к тому, что я не могу съесть то, что не приготовила сама. Это стало невозможным испытанием. С учётом того, что я вегетарианка, на грибы у меня аллергия, а больше двух лет назад я отказалась от алкоголя, круг возможных вариантов заказать что-то в кафе без эмоционального насилия над собой сузился до чая, кофе и воды. Что имеет, конечно, некоторые плюсы. Экономия, опять же! Но «мочь, как все» всё-таки хотелось больше, чем экономить.

В то же самое время еда стала одной из компульсивных реакций на эмоциональный дискомфорт. Еда с известным и «правильным» составом, разумеется. Полезная еда! Но полезность продукта как такового не отменяют деструктивности поведенческого паттерна. К сожалению.

Как же так получилось, что от стремления скрыть свою «ненормальность», социальной изоляции, избегания людей и заведений общепита я пришла к тому, чтобы рассказывать о своём расстройстве за завтраком с друзьями?

С чего начался happy end (вернее, «happy to be continued») моей истории?

Началом конца стала постановка диагноза психиатром четыре года назад. К этому моменту у меня уже были диагнозы «депрессивное расстройство» и «генерализованное тревожное расстройство». Но они мало о чём говорили и мало что объясняли мне во мне самой. Когда же доктор рассказал про ОКР, как оно работает и почему, я сразу почувствовала себя лучше. Теперь у меня было объяснение. И понимание, что моё состояние нормально!

Поэтому я всеми руками за то, чтобы было больше информации о том, как работает психика человека. За то, чтобы у всех, кому сложно с самим собой, как можно быстрее появлялась мысль и возможность обратиться к специалисту и выяснить, что то, что ощущается как уникальная дефективность, на деле стандартная во врачебной практике ситуация, с которой при должной терапии можно жить счастливо! Действительно, почти невозможно справиться с врагом, пока ты не знаешь, кто он.

К началу психотерапии очень быстро прибавилась цепочка случайных событий, которые и привели меня в итоге на этот завтрак. Одним из них было прочтение биографии Франца Кафки. Как бы странно это ни звучало, именно тогда я впервые действительно ощутила своё неодиночество. Как будто кто-то меня наконец понял. Следующее событие — погружение в философию буддизма и медитативные практики. Действительно, что может быть лучше для человека, чьи главные и единственные враги — собственные мысли, чем практика, направленная на обуздание собственных мыслей? Во многом с этими практиками перекликается когнитивно-поведенческая/бехевиоральная терапия — кажется, самое эффективное, что к этому моменту существует в сфере психотерапии.

Всё это резко улучшило моё состояние и отношение к нему. Я действительно стала проще, чего так долго и безрезультатно желали все вокруг. Начала выползать из защитного панциря. Встречать «своих» людей, с которыми я смогла быть собой, открываться, рассказывать о своём состоянии и со временем перестать воспринимать это как big deal. А несколько месяцев назад я пришла с другом в кафе и заказала бизнес-ланч из салата и супа, даже не попытавшись выяснить у официантки подробности ингредиентов этих блюд. Маленький шажок для человека, огромный — для человека с ОКР! Помню, была очень довольна собой и страшно радовалась, пока мы ждали заказ.

По иронии судьбы, в салате оказался довольно упитанный и очень живой червяк. Тем большим поводом для гордости и оптимизма служит то, что суп после этого я всё-таки съела. И он был вкусным!

Прямо сейчас я принимаю антидепрессанты и ещё какие-то таблетки, смысл которых я не очень понимаю, но я верю своему лечащему врачу, и это очень важно. Мои мысли и поведение всё ещё далеки от гармонии, но важно то, что теперь я вижу это как путь. Идти по которому — точно знаю — у меня есть силы!

Анна Голубцова

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.