Лекарства для детей с синдромом дауна

Таблетка от синдрома Дауна

Новые исследования показывают, что однажды лечение сможет уменьшить проявления синдрома Дауна. А пока мама рассуждает о том, что это будет значить для ее ребенка.

Десять лет назад родилась наша дочь Пенни. Она пришла в этот мир с копной черных волос, пронзительными голубыми глазами, и – как стало известно в пределах нескольких часов – с диагнозом «синдром Дауна».

Дети с синдромом Дауна выступают на концерте в Словении в 2010 году. Фото: theatlantic.com

Мы быстро изучили биологический аспект: синдром Дауна – общераспространенное название для трисомии-21, то есть наличия трех копий 21-ой хромосомы вместо типичной пары. Когда девочке было всего лишь несколько часов от роду, врачи сказали нам, что у нее будут какие-то проблемы со здоровьем и задержка развития. Серьезность этих проблем и степень задержки предсказать было невозможно.

«Убрали бы вы синдром Дауна, если бы могли?» – этот вопрос я постоянно задавала себе и мужу. Вначале ответ казался очевидным. Какая мать не захочет сделать жизнь легче для своего ребенка? Какой отец не хотел бы, чтобы жизнь его дочери была свободна от препятствий и трудностей? Затем мы стали узнавать Пенни – ее беззаботность и чувство юмора, ее любовь к книгам и чизбургерам, ее восторг, когда она карабкается на камни и когда мы держимся за руки. Мы стали осознавать, что перемена в наборе ее хромосом изменит ее, и с течением времени ответ на вопрос, что поначалу был очевидным, сделался сложнее. А дальше он просто стал неважным.

Сейчас Пенни десять лет, и недавно я еще раз столкнулась с этим вопросом, когда прочла в журнале «Нейрон» о новых исследованиях, объясняющих некоторые структурные отличия в мозге людей с трисомией-21. Исследователи взяли 15 мозгов умерших людей с синдромом Дауна разного возраста, от зародыша до малыша, начинающего ходить, подростка, взрослого, – и сравнили их попарно с мозгами ровесников, развивавшихся типично. Сравнивая мозги попарно, ученые увидели, что в мозге человека с синдромом Дауна в целом гораздо меньше плотность миелинизированных волокон. Миелин – это белая субстанция, которая покрывает аксоны, «лучи», соединяющие нейроны между собой. Сокращение миелина связывали с различными неврологическими отклонениями, в том числе такими, как рассеянный склероз и синдром Гийена-Барре.

То, что раньше было разговорами на кухне за чашкой чая – «убрал бы ты синдром Дауна?», – однажды может стать реальностью.

Несколько лекарств, влияющих на выработку миелина, сейчас уже проходят клинические испытания, а это значит, что то, что раньше было разговорами на кухне за чашкой чая – «убрал бы ты синдром Дауна?», – однажды может стать реальностью для родителей вроде нас. Если и когда разработают лекарства, которые предотвращают потерю миелина именно для людей с синдромом Дауна, мы присоединимся к той большой группе родителей детей с различными нарушениями в работе мозга, перед которыми уже стоит эта дилемма. Так, не прекращаются дебаты в среде людей, связанных с проблемой аутизма, является ли аутизм нарушением в работе мозга или же разновидностью нормы, признаком неврологического многообразия, которому следует радоваться. Родители и педагоги не могут определиться, нужно ли медикаментозно корректировать состояние детей с СДВГ. И детям сейчас чаще назначают лекарства от тревоги и антидепрессанты.

Во всех этих сферах перед родителями встают многочисленные вопросы о собственной ответственности за воспитание и формирование наших детей: вырастим ли мы из них таких людей, какими они сами хотят быть, или попросим их приспособиться к узким социальным понятиям о том, кем им следует быть?

В первый год моего материнства я бросалась на техническую и философскую литературу об инвалидности и в конце концов нашла оборот «социальная конструкция инвалидности». Я поначалу не поняла эту идею. Инвалидность казалась мне простым биологическим признаком. Но по книгам вроде «Жизнь, какой мы ее знаем» Майкла Беруби (это воспоминания отца, воспитывающего сына с синдромом Дауна) я начала осознавать, что инвалидность не так уж неизменна, как я предполагала. Например, многие люди без очков могли бы считаться инвалидами, но общая потребность в улучшении зрения привела к разработке технологии, помогающей людям видеть лучше, даже если их биологическая оболочка не позволяет им этого. Точно так же технология дала людям с протезами конечностей возможность ходить, лазать, бегать и танцевать. А для детей, подобных Пенни, которым трудно изучать математику, проблему можно решить с помощью разных педагогических подходов. То, что большинство типичных людей назвали бы инвалидностью, можно легко назвать отличием, к которому общество не хочет приспосабливаться.

Изменили бы мы личность Пенни, если бы мы дали ей лекарства для изменения ее мозга?

Многие люди с интеллектуальными ограничениями когда-то были так далеко за пределами основного русла развития общества, что они буквально жили отдельно от всех других людей. Еще совсем недавно, в 1970-е годы, детей с синдромом Дауна принято было отсылать в интернат сразу после рождения. Теперь же такие дети участвуют в программах ранней помощи, их лечат и поддерживают дома. Похожим образом закон об образовании людей с интеллектуальными ограничениями, принятый в 1975 году, предписал возможность почти для всех детей с инвалидностью посещать общие школы, а ведь многих до этого не принимали в школу. Хотя все еще нужно многое изменить, все же социальное развитие облегчило значительную долю страданий и изолированности людей с особенностями, подобными синдрому Дауна.

Однако некоторые из таких страданий людей с особенностями не так легко вписываются в социально конструируемую модель. Приведем лишь один прозаический пример: когда Пенни было пять месяцев, мы заметили, что она плохо слышит из-за жидкости в ушках. Она не слышала и поэтому не могла узнать, как общаться; также ей было больно из-за того, что жидкость давила внутри головы. Мы вставили ей ушные трубочки.

Но, если не говорить об отдельных примерах, страдает ли она от интеллектуальной ограниченности? Если да, сможет ли неврологическое вмешательство помочь ей облегчить эти страдания? Или же страдание проистекает не из самих нарушений, а из того факта, что люди исключают возможность, что она мыслит так же, как они? Кроме того, вмешательство в работу мозга недалеко ушло от вмешательства в саму личность. Изменили бы мы личность Пенни, если бы мы предложили ей лекарства для изменения ее мозга?

Когда я обсуждала это с Тариком Хайдаром, доцентом по нейробиологии в Бостонском университете, одним из авторов исследования в «Нейроне», он признал, что я беспокоюсь не напрасно. «Я просто хочу расширить возможности, – объяснил он. – Я хочу развить направление, которое даст семьям и людям с синдромом Дауна возможность самим решить, хотят ли они улучшить состояние для большей независимости». Не могу сказать, что я против того, чтобы иметь выбор. Я просто надеюсь, что выбор будет предоставлен вместе с признанием различных путей, которые уже существуют, для улучшения жизни людей с интеллектуальными ограничениями.

Я не уверена, что Пенни нужны лекарства, чтобы улучшить ее состояние, но я знаю, что ей нужна среда, общество, где бы ее радушно принимали.

На прошлой неделе Пенни пришла из школы с новой книгой. Мы сели на диван и по очереди читали вслух по странице из «Рыбы на дереве» Линды Муллали Хант. Героиня этой истории – шестиклассница Элли, которая всю жизнь старалась научиться читать и при этом терпела издевательства одноклассников. Выяснилось, что у Элли дислексия (одна из распространенных проблем обучения у детей, которая проявляется специфическим расстройством чтения. – Прим. пер.). При помощи внимательного нового учителя и при поддержке новых друзей, которые тоже не вписываются в социальные нормы, она начинает понимать не только то, что ее мозг не работает определенным образом, но и те дары, которые она может дать благодаря своему особому способу видеть мир. В середине этого пути учитель говорит ей: «Если оценивать рыбу по ее умению взбираться на дерево, она проживет всю свою жизнь, думая, что она глупа».

История Элли, как и история Пенни, не нивелирует важность этих новых неврологических изысканий или того факта, что медикаменты могут помочь развить познавательные способности некоторых людей с синдромом Дауна. Я не уверена, что Пенни нужны лекарства, чтобы улучшить ее состояние, но я знаю, что ей нужна среда, общество, где бы ее радушно принимали. Я также не знаю, будут ли лекарства для улучшения познавательных способностей доступны, когда Пенни будет подростком, и я не знаю, будем ли мы ей их давать. Зато я знаю, что пока, как родители девочки, которая по-иному видит мир, мы будем продолжать изо всех сил стараться, чтобы расширять свои представления о границах нормы.

Эми Джулия Бекер

Перевод: Ольга Лисенкова, оригинал: theatlantic.com

Понравилось? Поделись с друзьями!