Вероника степанова синдром дефицита внимания

Я не просто забывчивая и импульсивная — так работает мой мозг. СДВГ, или синдром дефицита внимания и гиперактивности, подразумевает неспособность сосредоточиться на долгое время, импульсивность, невнимательность. Такие люди могут часто опаздывать, забывать про обещания, им труднее самоорганизоваться. Бывает сложно усидеть на месте — постоянно хочется что-то делать, кажется, что время проходит впустую. В голове может быть много идей, которые хочется сразу осуществить, не строя планов и не думая о последствиях — а потом потерять к ним интерес и забросить ещё в процессе.

Я не помню себя другой. Когда я была маленькой, не могла сидеть на месте — всё время бегала, прыгала. В детстве у меня было три сотрясения мозга, потому что я постоянно падала и куда-то врезалась. От родителей всё время слышала: «Юля, аккуратнее! Юля, пожалуйста, медленнее». Бедная бабушка всегда переживала, потому что за мной каждую минуту нужно было следить: я всё роняла, постоянно теряла варежки, шапки, обувь.

СДВГ может влиять на когнитивные функции, но не обязательно. У меня всё было нормально: я всегда училась на четвёрки и пятёрки и быстро всё схватывала. Правда, на уроках хохотала, отвлекалась и отвлекала остальных — а ещё спорила с учителями, отстаивала свою точку зрения. Они мне часто говорили: «Тебе нужно быть чуть-чуть повнимательнее, и тогда у тебя всё будет хорошо». Я очень старалась, но у меня никак не получалось. Я путала или пропускала буквы в словах, могла решать пример «восемь минус пять» и получить четыре. Даже сейчас я могу, например, написать не то окончание слова — правда, если буду писать медленнее и перепроверять, то не ошибусь.

Года два назад я читала свою детскую медкарту и заметила, что там часто встречаются записи от невролога про СДВГ. И хотя диагноз мне поставили давно, эту мою особенность родители не принимали. Мне кажется, на то, что к диагнозу относились так несерьёзно, повлияли мои способности: ребёнок хорошо учится, успевает, все её хвалят и говорят, какая умная девочка, а раз это не мешает учёбе, значит, не страшно.

Конечно, это всегда влияло на моё отношение к себе: мне до сих пор кажется, что нужно стараться стать немножко лучше, быть внимательнее, не терять варежки по пять штук в год, сосредоточиться, доделать до конца. Когда тебе всё время твердят: «Будь тише, будь спокойнее, не лезь», это накладывает отпечаток. В подростковом возрасте я стала очень многое прятать в себе. Нашла, как заглушить гиперактивность и импульсивность — стала много есть: это помогало снять тревогу и заглушало эмоции. Только недавно я обратилась за помощью к психологу — благодаря ему отношения с едой стали лучше. Как-то я прочитала, что у большинства людей СДВГ сохраняется во взрослом возрасте. Начала читать об этом, прошла тест, поговорила с психологом и выяснилось, что мой синдром всё ещё со мной. Тогда очень многое прояснилось. Конечно, мне жаль, что я провела столько времени, загоняя всё внутрь, боролась с собой, чтобы быть более удобной для окружающих. Не понимала, что не нужно меняться полностью, стать совершенно другой, а можно научиться комфортнее жить со своим диагнозом.

Сейчас я сразу замечаю детей с этим расстройством. Они всегда говорят всё, что придёт в голову, им очень сложно сосредоточиться, они перескакивают с одной мысли на другую, начинают что-то и бросают. И всегда рядом с ними родители, которые как будто их стесняются: «Ну тише, тише, веди себя приличнее». Такие родители не пытаются жить с этими особенностями, научить детей необходимым навыкам, а пытаются скрыть их и сделать вид, что всё «нормально». Мне кажется, со мной было точно так же. Как жить с СДВГ, врач моим родителям не объяснял.

Я окончила школу с серебряной медалью и поступила в медицинский. Самой сложной в вузе была анатомия — там просто нужно учить «попой»: сидишь и учишь. Я могу запоминать что-то, если вижу в этом логику, а здесь всё иначе: ищи её не ищи, но если кость называется так, а не иначе, с этим ничего не сделаешь. Я могла сидеть над учебником час, два, даже не перевернув страницу. Конечно, были двойки — и очень много. Но я хотела стать врачом, и это победило — я не могла сдаться.

Сейчас я работаю стоматологом-ортодонтом. Наверное, именно стоматологом я бы так долго не проработала: это очень рутинная работа и смерть для человека с СДВГ. В моей же работе каждый случай разный, постоянно трудно и сложно, мозг работает на полную. Так как по большей части я работаю с детьми — исправляю прикус, ставлю брекеты, — я получаю двойное удовольствие. Когда у меня на приёме гиперактивный ребёнок, всё получается именно потому, что я его понимаю. Дети с СДВГ очень благодарные и крутые — к ним сначала сложно найти подход, но они старательно выполняют рекомендации, если в них поверить и им довериться.

Мне повезло, я уже достаточно долго работаю на одном месте. Очень этим горжусь: стараюсь преодолевать трудности, не менять работу, а делать лучше. Руководство знает о моём диагнозе, говорят: «Да, Юлия у нас импульсивна и эмоциональна». Главврач называет меня «труба иерихонская».

Где-то три года назад у меня случился внутренний кризис — я подумала, что занимаюсь чем-то не тем, и получила ещё и образование детского психолога. В какой-то момент решила сменить профессию, но потом поняла, что люблю свою работу. В итоге я нашла место, где может проявляться моя любовь к детям, — я волонтёр в больнице, работаю клоуном, читаю детям сказки. Мы иногда читаем по ролям, дурачимся, и я чувствую себя девочкой Юлей — это то место, где я могу проявить свою детскость, неусидчивость, направить любовь к игре в мирное русло.

Когда я не заедаю эмоции, я испытываю сильную тревогу. В голове постоянно крутятся мысли: «Ой, надо начать учить итальянский. Нет, надо встретиться вот с этим человеком. Нет, надо прочитать вот эту книжку — или нет, другую». В обычной жизни мне сложно сосредоточиться даже на простом деле, но как только я испытываю стресс, внимание, наоборот, усиливается — поэтому, например, я всегда хорошо сдавала экзамены. Бывает, люди с СДВГ и вовсе ищут экстремальных ситуаций, чтобы максимально сосредоточиться; многие склонны к зависимостям — от еды, как у меня, алкоголя, наркотиков, секса.

Но последние несколько месяцев всё стало налаживаться. Психолог помогла мне стать более организованной и внимательной. Я пишу списки дел, выделяю главное, веду еженедельник, слежу за тем чтобы спать по восемь часов. Мне нужно записывать вообще всё подряд: например, если я собираюсь стирать, я запишу не только саму стирку, но и что через час нужно вытащить бельё из машины — иначе могу отвлечься и забыть об этом. Если я обещаю что-то кому-то принести, тоже это записываю — а раньше стыдилась или чувствовала вину, когда забывала что-то сказать, кому-то позвонить. Из-за этого люди начинают относиться к тебе иначе: «Ой, да ты всё равно забудешь» или «Ой, ну понятно, это же Юля». Неприятно, когда на тебя нельзя положиться — но сейчас я, кажется, превращаюсь в человека, на которого можно рассчитывать. Нельзя сказать себе: «Ах, у меня СДВГ, значит, можно опаздывать, не сдавать работу, всё забыть». Всё-таки должна быть ответственность.

Сложнее всего для меня в жизни с СДВГ оплачивать вовремя счета — у меня всё время что-нибудь просрочено. Ещё очень тяжело даётся уборка дома, хотя в работе всегда порядок. Я работаю аккуратно и быстро, не делаю резких движений — это уже вопрос профессионализма.

С возрастом стало попроще, но когда я занимаюсь делом, всё равно уже минут через пятнадцать-двадцать хочется встать и пройтись, чтобы отвлечься. У меня есть лайфхак на такой случай: я слушаю плейлист с повторяющейся музыкой или на повторе смотрю один и тот же фильм. В нашем рабочем кабинете стоит телевизор, я много раз подряд ставлю на нём «Джентльменов удачи» — монотонность меня успокаивает, и я могу прекрасно и с интересом всё делать дальше.

У меня никогда не было проблем с друзьями, меня не дразнили, и изгоем я не была. Правда, иногда всё равно чувствовала, что из-за того, что меня очень «много», я кричу, машу руками, некоторые меня сторонились — не всем комфортно, если рядом такой человек. Мне бывает очень сложно сосредоточиться на том, что мне говорят, я легко могу потерять нить разговора. Человек может что-то мне рассказывать, и я замечаю, что прошло всего пять минут — а я уже отвлеклась; приходится постоянно переспрашивать. Из-за своей импульсивности я могу ляпнуть что-то не то, хотя совсем не хочу обижать человека. Причём чем ближе мне человек, тем больше я расслабляюсь — приходится чаще извиняться.

Ещё бывают моменты в сексуальных отношениях из-за того, что часто не получается сосредоточиться. Сосредоточиться в таком случае — это значит не повторять «Я здесь, здесь», а задавать себе вопросы: «А что сейчас происходит? Что я чувствую?» Когда я научилась этому, всё изменилось в лучшую сторону.

Самые близкие знают, какая я: всё время что-то роняю, забываю, куда-то опаздываю. Но я уверена, что некоторые любят меня за то, какая я есть. Например, мой муж — когда мы в разных комнатах и он слышит, что что-то падает, он кричит мне в шутку: «Юля, ты в каске? У тебя всё в порядке?» Я не чувствую, что он хотел бы, чтобы я изменилась.

У меня замечательные родители, я их очень люблю, но не ощущаю, что они полностью принимают меня. Недавно я ходила к бабушке, выбегала из её подъезда, мельком бросила взгляд на домофон и увидела пимпочку, которой, мне казалось, раньше не было. Позвонила маме и спросила: «Мам, у бабушки новый домофон? А у тебя есть ключи от него?» Она ответила, что эта пимпочка всегда там была. Зная о моём расстройстве и о том, что мне уже тридцать пять лет, она говорит: «Будь, пожалуйста, внимательнее». Она не думает: «А, ничего особенного, у моей дочери СДВГ, поэтому она может какую-то деталь на домофоне не замечать годами».

Несмотря на то что мне бывает сложно, я оптимистка. Без СДВГ не было бы и каких-то других моих качеств. Например, я многозадачна и могу делать несколько дел одновременно. Мне кажется, я творческий человек — в работе мне это помогает нестандартно подойти к плану лечения. Я очень чувствительна — с этим, конечно, сложно жить, но я знаю, что умею любить, дружить, я очень преданная. Не хотела бы отдавать эти качества. Иногда я рассказываю человеку о моём диагнозе, а он мне отвечает: «Ты один из самых организованных людей среди моих знакомых. У тебя всё время какие-то списки, еженедельники и напоминания, ты планируешь расписание на две недели вперёд». Именно СДВГ сделал меня такой организованной — и это очень помогает мне жить.

Я могу понять людей, которые не считают, что СДВГ — расстройство, потому что оно действительно выглядит как «лень». Очень часто даже я начинаю сомневаться — настолько общепринято мнение, что нужно просто «взять себя в руки». Поэтому я считаю, что об СДВГ надо говорить больше, чтобы люди могли обратиться за помощью. Лекарства, которые действительно влияют на СДВГ, недоступны в России. У меня есть много навыков, помогающих мне жить без таблеток, но я бы хотела попробовать терапию чисто из любопытства. Узнать, каково жить без расстройства — смотреть в глаза собеседнику и помнить всё, о чём он говорит. Или, например, каково это — когда нужно сделать рабочую презентацию за два часа, и ровно через два часа ты встаёшь со стула, всё сделав, не отвлекаясь каждые двадцать минут, чтобы попить или посмотреть в окно.

В последнее время благодаря психотерапии я стараюсь больше быть самой собой. Когда мне говорят «Юля, ты так громко разговариваешь», я радуюсь: вот я настоящая, такая, какая есть, я перестаю этого стесняться. Я не хочу тратить время на то, чтобы доказывать что-то людям. Я бы не хотела жить без СДВГ: как бы ни прошли тридцать пять лет моей жизни, это то, что меня сформировало, то, что помогает преодолевать трудности и чувствовать силу внутри. Может быть, было бы интересно прожить день, не потеряв ключи или перчатки или получив огромное удовольствие от уборки, — но это часть меня.