У кого был синдром ландау

Синдром Ландау Клеффнера или аутоиммунный тиреоидит

Сегодня по причине здоровья сижу дома. Давно хотел поместить текст о Ландау. Очень люблю о нём читать! Вот он, этот текст
Всегда нас и родственников больных волнует: сохранится ли интеллект больного после тяжёлой черепно- мозговой травмы или операции по удалению новообразования мозга?
Конечно, есть и такие, которым и сохранять то особенно нечего.
А некоторым травма и операции на мозге — улучшает нрав.
Знаю нескольких спившихся в хлам алкоголиков, которые после излечения черепно-мозговой травмы делались примерными и тихими людьми. Спиртного – в рот не берут.
Есть у нас доктор, которого благодарные пациенты побили железякой по голове. После операции он более двадцати дней был в коме, на ИВЛ. Выздоровел: руки ноги – работают, память – на удивление.
Замечено одно: доктор совершенно лишился чувства юмора. Разговаривать с ним – сложно.
У нас ведь какая манера говорить между собой? Всё с вывертом, шуткой и стёбом.
Доктор наш теперь такого не понимает, обижается и злится.
И что ещё интересно: больные стараются к нему обращаться возможно реже!

Но всё это — рассуждения о нас, смертных.
Гораздо актуальнее вопрос о сохранении интеллекта после мозговых катастроф для людей гениальных, штучных.
Для Льва Давыдовича Ландау, перенесшим тяжелейшую травму 7 января 1962 года, этот вопрос был вопросом жизни и смерти. ( Вскоре она и наступила – смерть.)
Гениальный физик, её душа и вектор мог превратиться в бессмысленный овощ после тяжёлой сочетанной политравмы.
Этого не произошло, но рассуждения о том, восстановился ли мозг Ландау полностью – остаются.
Мне кажется, что интеллект Ландау восстановился полностью!
В доказательство приведу такой эпизод.
Как-то, во время восстановительного этапа своего лечения, он сказал нейрореабилитологу В.Л. Найдину:
―У меня большие неприятности, Владимир Львович. Мне надо в партию вступать, потому что Хрущев, Микоян, все столько для меня сделали. Придется вступать. Это так неприятно, но вступать надо.
―Лев Давыдович, вы поправитесь, тогда и вступите.
―Нет, надо вступать непременно сейчас.
А через несколько дней обрадовал того же Найдина:
―У меня новость. У меня хорошая новость.
―Что, нога не болит?
―Нет, выяснилось, что можно в партию не вступать.
―Почему?
―Я выяснил, что в партии состоит С., академик. С таким засранцем я в одной партии быть не могу.
Шутка совершенно здорового человека!

За день до смерти Ландау сказал:
— Все же я хорошо прожил жизнь. Мне всегда все удавалось!
Это – правда.
Ему всё удавалось, ему во всём везло. Повезло с женой, с друзьями, повезло, в конце концов, и в его непростых отношениях с властями.
Повезло ли ему с врачами, лечившими его после тяжёлой травмы?
В больницу №50 он поступил по скорой помощи 7 января 1962 года в 11часов 10 минут.
Диагноз при поступлении:
Перелом основания и свода черепа, множественные ушибы головного мозга, отек и острое набухание головного мозга, ушиблено-рваная рана лобно-височной области, сдавление грудной клетки, множественный перелом ребер (4 ребра справа, 3 ребра слева) с повреждением левого легкого, левосторонний гемопневматоракс, перелом костей таза, забрюшинная гематома, травматический шок, осложненный острой массивной кровопотерей.
По теперешним понятиям диагноз сформулирован неверно, но объём полученных Ландау повреждений он передаёт.
То, что Ландау не погиб в первый же день после травмы, несомненно, заслуга врачей — травматологов 50-й больницы.
В 16 часов в больницу вызвали для консультации нейрохирурга Сергея Николаевича Фёдорова (1925-1995) из НИИ нейрохирургии им. Н.Н.Бурденко
«Я увидел, что больной умирает. Совершенно безнадежный больной» — так вспоминал Фёдоров о травмированном Ландау
На несколько месяцев Федоров стал лечащим врачом Ландау. Консультантов было много, а лечащий врач один.
Федоров едва ли не единственный, о ком в своих мемуарах жена Ландау (даже она!) отзывалась положительно.
Ландау была произведена трахеостомия, после чего больного (9 января по настоянию профессора А.М.Дамира) подключили к аппарату искусственного дыхания, привезенному из Института полиомиелита учениками Ландау: вынесли аппарат из института на руках, поймали попутный грузовик и привезли чудо- машину в пятидесятую больницу.
Это был единственный на всю Москву аппарат!
В дальнейшем, из Швеции доставили два дыхательных аппарата «Энгстрём
На 6-м этаже корпуса № 3 пятидесятой больницы были выделены две специальные палаты: одна по типу палаты интенсивной терапии с постоянным врачебным контролем, в которой находился Ландау, другая — гостевая для дежурных физиков.
11 января у Ландау развился коллапс, потребовавший внутриартериального нагнетания крови, а 14 января – возникла двухсторонняя (гипостатическая) пневмония, потребовавшая использования «сильных американских антибиотиков», потом развился парез кишечника.
Черепно-мозговая травма была крайне тяжелой, с гипертензионным синдромом (резкое повышение внутричерепного давления).
Компьютерной томографии тогда еще не существовало. Врачам оставалась наблюдать за динамически изменяющейся клинической картиной повреждения мозга.
Периодически производились спинномозговые пункции.
У Ландау начался отёк мозга. Дегидратирующих же препаратов, применяемых в этих случаях, таких, как мочевина и манит, в СССР – не было.
Капица немедленно посылает три телеграммы старым друзьям-ученым: известному физику Блеккету— в Лондон; ассистенту знаменитого Ланжевена французу Бикару — в Париж; семье Нильса Бора — в Копенгаген. Капица не адресовался к самому Бору, чтобы не огорчать 77-летнего старика — учителя Ландау. Но на следующий день пришла от него короткая телеграмма с сообщением о высылке лекарства.
В то же день рейсовый ТУ-104 был задержан на час в аэропорту Лондона, дабы захватить посылку с мочевиной для Москвы с коротким адресом — “мистеру Ландау”
Но первый флакон нашёлся всё-таки в России! Ученики Энгельгардта обнаружили его в Ленинграде.
Со слов профессора И.А.Кассирского «…. от избытка введенной мочевины возникло тяжелейшее осложнение — почки не справлялись с ее выведением, возникло отравление — уремия. Остаточный азот катастрофически нарастал».
Чешский нейрохирург Зденек Кунц порекомендовал резко увеличить подачу воды и жидкого питания больному через назальный зонд.
После этого заработали почки, пошла моча. Вместе с тем Кунц определил: «Травмы несовместимы с жизнью, больной обречен, он протянет, скорее всего, лишь около суток
Постепенно состояние стабилизировалось, но Ландау продолжал находиться в коме, и никаких проблесков сознания не отмечалось.
По инициативе академиков М.Келдыша, П.Капицы, Л.Арцимовича 22 февраля 1962 был организован международный врачебный консилиум. В нем приняли участие лучшие специалисты мира.
С удовольствием привёл бы здесь заключение о состоянии Ландау, сделанное Уайдлером Пенфильдом !
Он – одна из нейрохирургических икон. К сожалению это заняло бы много места.
Председателем, постоянно действующего во время болезни, в первое время, консилиума был Николай Иванович Гращенков.
Гращенков был скорее чиновник но не клиницист, а уж тем более, не специалист по нейротравме. Даже как теоретик он был сомнительной величиной.
В лечении Ландау Гращенков руководствовался павловским тезисом : «Все болезни от нервов!» Академик-физик постоянно жаловался на боль в животе, а Геращенко объяснял, что эта боль «от нервов»!
Он даже говорил, что Ландау «теперь придумал себе боль в животе».
Восстановление о здоровья Ландау шло очень медленно. Происходило постепенное восстановление памяти, речи, слуха, движений, нормальных физиологических отправлений.
Из больницы № 50 Ландау был переведен в Институт нейрохирургии им. Н.Н.Бурденко, где имелись высококвалифицированные специалисты по восстановлению функций мозга и двигательной активности. Здесь же, в результате переливания крови (?) Ландау перенёс гепатит.
Затем его перевели в клиническую больницу АН СССР.
Появились движения в руках, затем он стал ходить по палате с «ходунками» которые физики сделали специально для него в соответствии с его ростом.
Наконец он начал медленно разговаривать, на английском языке.
Но худшее еще было впереди. Всех волновал (по разным причинам) один вопрос – восстановится ли интеллект Ландау, а если «да», то насколько?
Пригласили психиатров.
Ландау осматривал выдающийся советский психиатр Олег Васильевич Кербиков .
Ландау его пережил, как и Гращенкова.
Кербиков не сомневался во вменяемости академика Ландау, но был весьма осторожен в прогнозе возвращения последнего к научной деятельности.
Потом Ландау попал к фигуре одиознейшей. Андрей Владимирович Снежневский (1904-1987) — советский психиатр, основатель одной из нескольких школ в отечественной психиатрии и автор понятия «вялотекущяя шизофрения».
Диагноз этот широко применялся к диссидентам в СССР.
Приглашали к Ландау и выдающегося советского нейрофизиолога и психолога , профессора Александра Романовича Лурия (1902-1977).
Я очень люблю книги Лурия.
А Ландау он – не понравился!
Он хотел с ним работать, говорил:
― Лурия со мной разговаривает, как с дураком.
А у того были такие тесты. Он рассказывал сказку про муравья и голубку. Муравей сделал то-то, голубка то-то. Почему муравей это сделал? На что Ландау коротко отвечал и отворачивался. И тот уходил.
Этот же номер Ландау проделывал с министром здравоохранения Б.В. Петровским.
―О чём мне с ним говорить?
И тоже отворачивался к стенке.
Боль в животе у Ландау долго врачами во внимание не принималась, не только нейрохирургами и неврологами, но и терапевтами.
10 февраля 1964 г. во время прогулки у Ландау возникло отморожение большого пальца ноги, долго лежал, потом пневмония, потом тромобофлебит глубоких вен правого бедра.
Вот здесь около Ландау появилось новое «светило» — Александр Александрович Вишневский, который и занялся лечением тромбофлебита (этот тромбофлебит, в конечном счете, и погубил Ландау четыре года спустя).
Но куда важнее было другое — Вишневский первым (!) спустя два года после травмы обратил внимание на боли в животе, постоянное вздутие и частые (20-30 раз в сутки) позывы на дефекацию, мучившие Ландау.
Эти боли пытались лечить диетами, новокаиновыми блокадами, физиопроцедурами, лечением в Карловых Варах и Крыму. Но боли продолжались!
В начале 1965 года по протекции М.Бессараб около Ландау появился Кирилл Семенович Симонян, в то время главный хирург больницы № 53 г.Москвы, считавшийся хорошим абдоминальным хирургом.
Любопытно, что вначале К.С.Симонян принял точку зрения уже покойного к тому времени Н.И.Гращенкова — боли в левой руке и животе – «центрального происхождения» и органической основы не имеют.
Академика обследуют в кунцевской больнице 4 управления МЗ СССР («Кремлевка»). Обследование показало наличие желчных камней, возникло предположение о наличии содержащих кальций гематом в брюшной полости.
24 марта 1968 года состояние Ландау резко ухудшилось. Усилились боли в животе, и развилась клиника острой кишечной непроходимости.
Операция, которой долго противился консилиум, стала экстренной неизбежностью.
Из воспоминаний К.С. Симоняна:
«Когда мы приехали в больницу, потребовалось созвать консилиум. Дело было в воскресенье. С трудом удалось добыть Арапова и Бочарова. Дело застряло на анестезиологе. Больница Академии не имеет своих дежурных анестезиологов, и вообще операции производятся гастролерами — как хирургами, так и анестезиологами. Много времени ушло на обзванивание ведущих анестезиологов. Как назло, никого не оказалось дома, и мне пришлось вызвать Ю.А. Кринского, за которым послали машину. Машина провалилась в яму и застряла. Выслали другую, та не сразу нашла адрес, и прошло еще два часа, пока Кринский приехал.
Еще какое-то время ушло, чтобы подлатать наркозный мешок (весь в дырах) и найти интубационную трубку необходимой длины. Пока Ю.А. Кринский в недоумении от организационной и материальной запущенности Академической больницы, готовился к наркозу (к его чести, он провел наркоз блестяще), состоялся консилиум. Хотя от министра здравоохранения СССР Б.В. Петровского было получено согласие на то, чтобы больного оперировал я, мне казалось, что этот вопрос надо решить собравшимся. Никто не хотел оперировать Дау — Бочаров чувствовал себя неважно, Арапов еще не владел пальцем после перелома, а заведующий отделением больницы Академии В.С. Романенко просто сказал, что участвовать в операции не будет. Никто не выразил согласия и на ассистенцию, и поэтому мне пришлось оперировать больного с дежурными хирургами. К счастью, это были опытные врачи….
Атака у Дау началась к вечеру, а оперировали мы его глубокой ночью. ….. Тонкая кишка была свободна от спаек, но множественные сращения брюшины со слепой, восходящей и нисходящей петлями толстой кишки ограничивали ее функцию и были причиной постоянно поддерживаемого пареза. Поперечная кишка, напротив, была предельно раздута и как бы сжата восходящей и нисходящей петлями. Операция состояла в том, чтобы освободить кишечные петли от сращений и наложить цекостому …..
Я сделал то, что было нужно, и больной был снят со стола с хорошим давлением и пульсом»

В следующие дни, как пишет Симонян, «в состоянии больного наблюдалась волнообразность течения. Началась пневмония. Все время держался очень частый и недостаточно полный пульс, до 130 ударов в минуту. Это могло указывать на тромбоз, тем более что ранее больной перенес тромбофлебит, начавшийся после отморожения большого пальца больной ноги во время одной из прогулок в холодную погоду 10 февраля 1964 г.». Вместе с тем Ландау оставался в сознании и даже иногда шутил. Так, «при просьбе повернуться на правый бок он спрашивал: “А вы знаете, что понятие «правый» и «левый» относительны? Поэтому я не знаю, какой бок вы имеете в виду”».
«На восьмой день после операции, с утра, Дау был задумчив, но в его состоянии не было ничего нового, что могло бы вызвать тревогу . Аденозинтрифосфат, гентамил, кокарбоксилаза, и препараты урацилового ряда — все было использовано, но пульс частил, не поддаваясь действию даже новокаинамида. Вечером Дау сказал только одну фразу, как-то улыбнувшись в себя: “Все же я хорошо прожил жизнь. Мне всегда все удавалось!” Эта фраза ввергла нас в уныние, потому что, когда больной приходит к таким мыслям, это всегда прогностически плохой признак.
И действительно, он вдруг потерял сознание, и несколько последних часов длилась агония, о которой он уже ничего не знал и которой не чувствовал.
Где-то около 11 часов вечера наступила смерть.
Секция была произведена на следующий день. Вскрывал труп профессор Раппопорт. Перитонита не оказалось. Причиной смерти явился тромбоз легочной артерии, исходящий из хронического тромбофлебита, кажется, правой голени <…>. Дау умер от спаечной болезни при полном возврате умственной деятельности, верней, даже не от спаечной болезни, а от тромбоза легочной артерии в связи с наличием старого тромбофлебита».
Сын Л.Д. Ландау Игорь Ландау писал о финальном моменте отца так:
«В течение операции были удалены спайки. Те самые спайки, которые вызывали постоянные боли в животе. И несколько дней, которые отец прожил после операции, были первыми после аварии, когда у него не было этих ужасных болей. Он мог бы выздороветь. Выздороветь и вернуться к физике. Но жизнь распорядилась иначе – через несколько дней после операции отец умер от тромбоэмболии легочной артерии. Старый тромб, возникший за несколько лет до операции, оторвался от своего места и перекрыл артерию, которая ведет от легких к сердцу…»