Стокгольмский синдром понятие обученной беспомощности

Стокгольмский синдром – это психологическое явление в области психологии жертвы, которое характеризуется появлением положительного отношения, симпатии у жертвы к преступнику. Чаще всего термин «Стокгольмский синдром» используется в отношении психологии заложников. Другие термины – Лиманский синдром, синдром заложника.

Стадии развития Стокгольмского синдрома:

1) У заложников формируется положительное отношение к преступникам.

2) У заложников формируется отрицательное отношение к правоохранительным органам.

3) У преступника может сформироваться положительное отношение к заложникам.

Стадия 1. Стокгольмский синдром начинает развиваться с момента захвата заложников, при этом существует следующая закономерность. Чем более пугающей, насильственней, агрессивней, шокирующей будет ситуация в момент захвата заложников, тем с большей вероятностью у заложников предрасположенных к этому может появиться Стокгольмский синдром. В момент захвата у заложников формируется образ преступника, при этом формируется достаточно устойчивый стереотип – преступник самый плохой человек – резкое негативное отношение к этим преступникам. Если поведение преступников каким-то образом не вписывается в данный стереотип, противоречит ему хоть в мелочи (кормят, поят и т.д.), то у заложников может произойти такое явление как «смещение стереотипа». При этом отношение к преступнику меняется на резко противоположное. Положительное отношение к преступнику требует объяснения мотивов его поведения, поэтому у заложников наблюдается объяснение причин поведения преступника внешними обстоятельствами (включается механизм оправдания).

Стокгольмский синдром возникает не у любого человека. Он может появиться у людей с развитыми механизмами психологической защиты, Стокгольмский синдром – механизм защиты. Неадекватный механизм, направленный на защиту психики человека от его негативного изменения. Также Стокгольмский синдром может появиться у людей, которые привыкли находиться в зависимом, подчинённом положении. Возникает с большей вероятностью у людей склонных к самообвинению.

Стокгольмский синдром не может возникнуть у людей – «человек, который сделал себя сам».

Стадия 2. Появление отрицательного отношения у заложника к ПО. Заложники не имеют понятия каким образом ПО будут их освобождать, не пострадают ли сами заложники. Перед заложниками на данной стадии фактически возникают 2 угрозы. Первая — видимая контролируемая угроза исходит от преступников, заложники наблюдают за поведением преступников и у них возникает иллюзия контроля. Вторая – невидимая неконтролируемая угроза исходит от ПО, что они делают, как они будут освобождать заложников неизвестно. Человек, больше всего боится неизвестности. Поэтому в данной ситуации получается, что заложники гораздо в большей степени чем преступников начинают бояться ПО.

Стадия 3. Наступает не всегда. Общее отрицательное отношение к ПО со стороны как преступников, так и заложников. Данная стадия наступает только после 2-х первых. Условия Стокгольмского синдрома у преступников:

1) Небольшое число заложников.

2) Длительное время удержания заложников (от нескольких дней).

3) Заложники содержаться не изолированно от преступников.

4) Заложникам не запрещено общаться с преступниками.

5) Заложники и преступники принадлежат к одной социокультурной группе.

Значение Стокгольмского синдрома для ПО.

1) Стокгольмский синдром затрудняет расследование преступлений.

2) Затрудняет квалификацию преступления, выявление соучастников преступления. Действия некоторых заложников не известно как квалифицировать.

3) Стокгольмский синдром 3-й стадии облегчает операцию по освобождению заложников, так как уменьшает вероятность того что преступники реально выполнят соответствующие угрозы жизни и здоровью этих заложников.

Выученная беспомощность — состояние человека или животного, в котором они научились вести себя беспомощно, даже при том, что возможность улучшения появляется после исчезновения вредных обстоятельств, в которые человек или животное были поставлены. Согласно теории обученной беспомощности, большие депрессивные расстройства и связанные психические болезни вызываются отсутствием контроля над результатами ситуации, в которую человек попал. Автором понятия был американский психолог Мартин Селигман.

В. б. относят к феноменам из области реактивной депрессии и выполнения людьми разнообразных задач, несмотря на то, что первонач. этот феномен был зафиксирован в ходе исслед. на животных. Сам термин был введен в употребление Мартином Селигманом и его сотрудниками. Типичный эксперимент такого рода проводился на двух группах животных, обычно собаках. Животные эксперим. группы жестко закреплялись ремнями в павловском станке и подвергались серии болезненных ударов электрическим током; контрольная группа животных не подвергалась ударам тока. В тестовой фазе эксперимента, предполагавшей научение избеганию удара током, собака должна была прыгать через низкий барьер в раскачивающийся ящик. Животные из контрольной группы быстро научались избегать удара током, перепрыгивая через барьер, в то время как животные из эксперим. группы предпочитали просто терпеливо сносить боль, не предпринимая к.-л. попыток спастись от нее. Полученный опыт привел их в состояние В. б. — отсутствия мотивации реагировать бегством в ситуации, где существовала реальная возможность спасения.

Решающим фактором в развитии состояния беспомощности, по-видимому, стало то, что самый первый опыт животного в этом эксперименте был связан с неизбежностью ударов электрическим током. Селигман усматривал в таком синдроме беспомощности аналогию с этиологией хронической неудачливости и реактивной депрессии у людей.



Шарль Лебрен. Серия «Экспрессия». Страх

На закате советской власти мой дядя произнес фразу, которую я запомнила на всю жизнь: «Весь мир живет, одни мы тут [в СССР] мучаемся». Вскоре СССР развалился, появилась возможность выехать за его пределы, чем мой дядя и воспользовался, эмигрировав с женой, детьми и внуками в Израиль. К этому способу изменить свою судьбу, уехав из места мучений, за 30 лет прибегло много семей. Но большинство, конечно, осталось, не имея возможности или желания уезжать из страны своего рождения. Осталось, чтобы продолжить мучиться уже в Российской Федерации – большом осколке развалившейся империи, мечтающем вырасти до ее границ.

Такой вот странный массовый мазохизм и очень грустная альтернатива: или эмигрировать из страны, или остаться мучиться на родине; вариант изменить свою родную страну, создать в ней условия для хорошей жизни, отсутствует: предпринимались робкие попытки, но быстро поросли быльем.

Чем же мы – жители России – отличаемся от других людей? Кажется, ничем: одна голова, две руки, две ноги, 46 хромосом (хотя Мединский считает, что у нас их больше, но наука эту его гипотезу пока не подтверждает). Но если другие люди обустраивают свое место обитания, работают себе во благо, уважают себя и свои права и умеют их отстаивать в случае необходимости, то есть «живут», по выражению моего дяди, то мы «мучаемся» – существуем так, как будто у нас нет ни самоуважения, ни прав, ни достоинства, ни сил отстаивать и защищать свои жизненно важные интересы. Мы даже детей своих не защищаем, один из самых сильных инстинктов – родительский – и тот у нас не работает. Не выделяет государство денег из бюджета на лечение больных детей – так мы сами с миру по нитке собираем эти деньги, кого успеем – спасем, остальные гибнут. Хотя государственный бюджет – это наши уплаченные налоги. Протестуют против несправедливости, обмана, отъема прав, свобод, собственности единицы, подавляющее большинство считает, что это бесполезно, что от нас все равно ничего не зависит.

Синдром выученной беспомощности

В психологии состояние, когда у человека нет сил ни на что, когда он заранее уверен, что от его усилий ничего не зависит, называют «синдромом выученной беспомощности». Похоже, что от этого синдрома страдает чуть ли не 90% населения России. Но ведь выученная беспомощность – не вирусная инфекция, не передается она от человека к человеку ни воздушно-капельным, ни половым, ни каким-либо другим путем. Откуда же такая массовость?

Чтобы понять это, я решила разобраться, как формируется синдром выученной беспомощности.

Оказывается, его сначала обнаружили у животных, то есть он универсален. Физиолог Павлов, ставя свои опыты на собачках, формировал у них условный рефлекс – закрепившуюся реакцию на повторяющиеся раздражители. Основываясь на идеях Павлова, психологи из США Мартин Селигман и Стивен Майер в 60-х годах ХХ века ставили опыты на собачках, подвергая их в ходе эксперимента ударам тока, которых они не могли избежать, а затем помещали в другие условия, в которых можно было избежать удара током. Но сформированный у собак стереотип, что их усилия не могут повлиять на ход развития событий, развил у них ощущение беспомощности и бессмысленности каких-либо усилий, и собаки вели себя пассивно, даже не пытались избежать ударов током.

Последующие наблюдения и эксперименты выявили наличие синдрома выученной беспомощности и у людей. Мартин Селингман так сформулировал механизм появления этого синдрома: регулярное отсутствие выбора приводит к тому, что человек перестает управлять своей жизнью, отказывается от активности, покорно смиряется с контролем со стороны.

Изучение синдрома выученной беспомощности у людей продолжили многие европейские и американские психологи и психофизиологи. Они сформулировали основные признаки этого явления:

– несамостоятельность в деятельности и неготовность ⁠нести ответственность (социально-нравственная незрелость);

— низкий уровень контроля над внешним ⁠миром;

— заниженная самооценка;

— проявление таких эмоциональных расстройств как ⁠тревожность, инфантильность, заторможенность или, наоборот, раздражение, агрессия;

– нарушение целеполагания (псевдоцель, псевдоактивность);

– ⁠наиболее часто синдрому подвержены люди, живущие в «позиции жертвы».

Не ⁠правда ли, эти признаки мы нередко наблюдаем у своих соотечественников, ⁠а если быть честными, то и у себя самих?

Но ⁠если одинаковый психологический синдром (совокупность поведенческих стереотипов и психологических состояний) наблюдается у большого числа граждан страны на протяжении длительного времени, то, наверное, можно сделать вывод, что из области психологии личности он перешел в область психологии социума, что это не только личностный синдром, но и синдром нации. И он формировался вместе с нацией, то есть веками.

История болезни

Давайте оглянемся на нашу историю, на те события и условия, в которых формировался наш национальный характер и тип поведения.

Еще Петр Чаадаев, ничего, разумеется, про синдром выученной беспомощности не знавши, в знаменитом «Первом философическом письме» неспособность русских к построению «цивилизации» связал с принятием православия. Двести (а может быть, и триста) лет лучшие умы спорили о влиянии на русскую историю крепостничества, пока глава Конституционного суда Валерий Зорькин не закрыл в 2014 году дискуссию, объявив крепостное право «главной скрепой, удерживавшей единство нации».

В 1861 году в Российской империи было отменено крепостное право, а в 1918 году, то есть через 57 лет, в большевистской России был введен «военный коммунизм» и «трудовая повинность», к 1920 году ставшая всеобщей. Пожалуй, это можно считать возвращением крепостного права, но уже распространенного на все население Советской России. К счастью, этот социальный эксперимент продолжался только до 1921 года, когда в совершенно разрушенной стране партия большевиков на своем Х съезде объявила задачи политики «военного коммунизма» выполненными и ввела новую экономическую политику (НЭП).

А вскоре началась эпоха сталинизма. Какое влияние она оказала на душевное здоровье «советского человека», объяснять, думаю, не нужно, но для полноты картины я пунктиром все же отмечу самые триггерные ее этапы: раскулачивание и коллективизация – Голодомор – «индустриализация» силами ГУЛАГа – «Большой террор» 1937–1938 годов – депортации народов – Вторая мировая война с заградотрядами и 20 миллионами погибших (по официальной версии) – послевоенные репрессии вернувшихся с фронта – «борьба с космополитизмом» – «дело врачей». Закончилось эта череда репрессий со смертью тирана. Сколько миллионов людей погибло за эти годы, так и не подсчитано, а страх, засевший в коллективной душе «советского народа», жив до сих пор, хотя уже нет ни той страны, ни того «народа».

Потом наступили вегетарианские времена Хрущева и Брежнева, без массовых расстрелов и депортаций, всего-то карательная психиатрия, «железный занавес», отделяющий «одну шестую часть суши» от всего остального мира, и всевидящее око КГБ, «пятая графа» и бесконечные анкеты, где самые важные ответы «не был», «не состоял», «не участвовал», «не имею».

Напоследок «советского человека» пуганул Андропов: посадки, расстрелы по экономическим статьям, облавы в кинотеатрах. Хорошо, что продолжалось это недолго, он быстро помер.

А затем вместе с Горбачевым пришли ускорение, перестройка, кооперативы… где-то на этом этапе мы робко начали ощущать себя свободными людьми. Потом начались ураганные 90-е, когда рухнул СССР, а с ним и «железный занавес», появились частная собственность, свобода слова, парламентаризм, многопартийность, новая Конституция (Ой! Кажется, она уже старая!), а также продукты и импортные шмотки в магазинах. «Дорогие россияне» расслабились и не заметили, как гарант их прав и свобод Ельцин передал свои полномочия тем, кого они не выбирали.

Когда Ельцин произнес свое незабвенное: «Я устал, я ухожу», – метаться было уже поздно. Хотя мы сами еще не поняли, но с этих пор, уже 20 лет, мы живем в государстве, где все выборы – имитация, где все события происходят в режиме спецопераций, где слова, произносимые властью, не несут в себе информации, а являются дымовой завесой для прикрытия этих спецопераций; где президент един в нескольких лицах (причем, сложно даже подсчитать, в скольких); где у нас постепенно, но неуклонно отбирают права и свободы, и уже даже право на жизнь отобрали, лишив нас лекарств, которые лечат; их тоже заменили имитацией – фуфломицинами и дженериками с большим количеством тяжелых побочных эффектов и маленьким или вовсе отсутствующим лечебным эффектом. От этих дженериков умирают тяжело больные люди, в том числе дети(https://wek.ru/nuzhno-vyzhivat-zdes), а их родители… у них синдром выученной беспомощности, они уже смирились, и сил нет ни на что вообще… не все пока смирились, но многие.

Стокгольмский синдром

У психолога, психотерапевта и писателя Бориса Новодержкина есть своя теория на эту тему. Он считает, что на уровне социума следует говорить о стокгольмском синдроме, потому что это более широкое понятие, включающее в себя и синдром выученной беспомощности, но, в отличие от последнего, стокгольмский синдром не испытывают животные, это состояние свойственно только человеку.

Новодержкин объясняет это так: «Смысл стокгольмского синдрома в том, что заложники объединялись с террористами против тех, кто хотел их защитить, освободить.

Как работает механизм психологической защиты в такой ситуации?

Когда человек находится в безвыходном положении, у него внутри растет концентрированное напряжение, оно переходит в боль – психологическую и физическую, и чтобы избавиться от этой боли, человек должен рассеять это напряжение внутри своего организма, превратить концентрированное напряжение в диффузное, при этом он впадает в апатию или депрессию – это и есть синдром выученной беспомощности.

Но есть и второй вариант избавления от боли – выбросить нарастающее внутреннее напряжение вовне в виде концентрированной разрядки, то есть в виде агрессии в адрес первого встречного, а лучше в того, на кого ему укажут как на врага.

Тот, кто впадает в апатию, полностью дезориентирован, “выключен из жизни”, а тому, кто хочет сохранить ориентацию и готов на выброс агрессии, нужен кто-то, кто укажет ему этот ориентир, скажет, куда направить свою агрессию. Такой заложник попадает не просто в рабство к захватчику, он активно превозносит того, кто его в это рабство взял, видя врагов там, где ему указывает его захватчик.

Подобно тому, как заложники попадают в руки террористов и в этой ситуации ничего сделать не могут, наша страна попала в руки захватившей ее банды, и жители тоже ничего сделать не могут. При этом одна часть общества уходит во внутреннюю эмиграцию, а другая часть начинает бороться с вымышленным врагом. “Кругом враги, но Путин нас спасет!” – это их девиз. Они его любят и за него готовы всех порвать».

Поэтому, по мнению Бориса Новодержкина, стокгольмский синдром намного страшнее выученной беспомощности.

Но ведь есть, пусть и небольшой, процент граждан, не подверженных стокгольмскому синдрому? Да, и они представляют угрозу для государства-мафии, ведь их сложно контролировать, ими не получается манипулировать. «Российское государство тут же берет на карандаш любых людей, которые начинают самоорганизовываться, даже вне всякой политики, – говорит Борис Новодержкин, – любая самоорганизация представляет для этого государства опасность, потому что мало ли до чего они дальше дойдут. Ты уже потенциальный враг, потому что свободен и делаешь что-то без спроса».

P.S.
На этом месте должно быть заключение: какие-то прогнозы, какой-то выход. Но ничего этого у меня нет. Есть лишь догадка, что вся история России – это история болезни, и сейчас, похоже, приближается агония. Как выжить в стране, бьющейся в агонии, я не знаю, но жить очень хочется, и желательно долго и счастливо. Поэтому финал пусть остается открытым.

Римма Поляк
24 ФЕВРАЛЯ 2020