Синдром каштанки что это такое

В facebook Дмитрий Быков опубликовал очередной очерк «Синдром Каштанки», который не в бровь, а в глаз, что называется!

То ли новые обстоятельства вскрылись, то ли власть смягчилась.

Обидно жить при тиране, нет слов. Но куда опаснее жить при полутиране: он слаб, а потому непредсказуем.

Основная стилистика российской власти на ближайшие несколько лет, кажется, определилась. Точней всего она описана у Чехова в «Каштанке»: там, если помните, жестокий Федюнька дрессировал главную героиню, заставляя заглатывать кусок мяса на веревке, а потом вытаскивал его обратно, непосредственно из желудка. Последние события выстраиваются в интересную цепочку: Платону Лебедеву сокращают срок, а потом местный суд отменяет это решение; Алексей Козлов выходит на волю и месяц спустя снова оказывается во узах; Игорю Сутягину объявляют, что до приговора он сидел незаконно, но сам приговор остается в силе; Таисия Осипова получает право на пересмотр своего дела, и сам прокурор требует для нее четырех лет, но судья неумолимо дает восемь. Первые лица государства призывают не слишком жестко наказывать пресловутую панк-группу, но судья дает девушкам по два года. Премьер, впрочем, продолжает настаивать на смягчении приговора и лишний раз дает надежду. В случае с Ксенией Собчак чередование гнева и милости особенно впечатляет. Сначала у нее изымают полтора миллиона евро, как если бы на этих деньгах было крупно написано «на финансирование оппозиции». Дважды ей отказываются вернуть средства, поскольку проверяют, платила ли Собчак налоги. Видимо, непременным условием проверки является полная конфискация денег. Наконец ей торжественно обещают все до копейки вернуть. Но Каштанка не должна забывать, что мясо привязано к веревочке…

Предполагаются три варианта возможного объяснения этой тактики. Известный диссидент, правозащитник, православный публицист Александр Огородников рассказывал мне, что у КГБ была любимая игра: объявляют диссиденту, что через неделю он выйдет на свободу. То ли новые обстоятельства вскрылись, то ли власть смягчилась. Неделю он сидит сам не свой от счастья и строит планы. В последний день ему говорят, что осталась небольшая формальность. Приглашают в кабинет следователя и сообщают о продлении срока. Пытка надеждой ломала даже тех, кого не сломили ни карцер, ни угрозы. В самом деле такой дерг-дерг очень характерен для несколько садической, мягко вампирической стилистики нашей главной спецслужбы, уверенно и не без оснований полагающей, что Каштанка никуда не денется, назови ее хоть Теткой, хоть Бабкой, хоть горшком. В частности, я почти уверен, что с Навальным применялась именно эта тактика. Вот его пугают возобновлением дела о «Кировлесе», вот едва не сажают, вот все это затухает снова, и даже самые крепкие нервы до предела натягиваются от этой синусоиды. Впрочем, ситуация «посадить нельзя отпустить» действует в отношении всей оппозиции: совсем убить Каштанку не позволяет имидж, а накормить хоть раз по-человечески будет как-то не по-пацански.
Есть и второе объяснение, связанное с особенностями национальной психологии. Русский человек отходчив par excellence. Сначала проделывается какая-нибудь особенно глупая и бессмысленная жестокость, отбираются, скажем, те же полтора миллиона плюс загранпаспорт. Возникает впечатление, что органы следствия попросту решили прокрутить эти деньги. Боже упаси, конечно, я так не думаю. Просто уж очень похоже. Потом деньги возвращаются, и люди на радостях готовы начисто забыть исходную ситуацию. Достоевский всю жизнь считал, что Николай Палкин его спас и облагодетельствовал. Хотя он всего лишь заменил беспричинный расстрел такой же незаслуженной каторгой. Мы не ждем от власти хорошего и потому легко забываем плохое. Всякая милость, напротив, воспринимается нами как счастье и чудо. На месте черного креста ставится жирный красный, в результате власть воспринимается не как опасный самодур, а как чудесный спаситель, всех нас втайне любящий.

Впрочем, есть и третья версия, и она-то кажется мне самой печальной. Обидно, конечно, было бы думать, что садистские приемы главной спецслужбы ничуть не изменились с советских, а может быть, и с царских времен. Но еще обиднее предполагать, что перед нами полное отсутствие политики, вырождение, паралич, нескоординированность действий. Одна башня Кремля подала один сигнал, другая — другой. Один чиновник позвонил прокурору и сказал: да ну ее… Другой позвонил судье и сказал: да ну его (имея в виду предыдущего чиновника)… По точному ленинскому определению, тактика «шаг вперед, два шага назад» знаменует собой отсутствие внятной концепции, твердой политической программы. Обидно жить при тиране, нет слов. Но куда опаснее жить при полутиране: он слаб, а потому непредсказуем, его раздирают взаимоисключающие желания, он хочет нравиться Западу, Востоку и немного Северу, да и зубы у него уже не те. Плох грозный царь, но страшнее отчаяние слабого. Да и Федюнька-то мучил Каштанку только потому, что она его не слушалась. Об этом он догадывался правильно: при первой возможности она сбежала от дрессировщика и вернулась в свое естественное состояние.

Плохо, если они нас мучают; хуже, если и этого не могут.

В этом году я «очень сильно прославился», как неуклюже выразился ведущий местной телепрограммы. Несколько статей, заметок, два открытых письма Путину не остались незамеченными, и «Комсомольская правда» объявила меня «просветителем года».
Смешная слава, которой я «удостоился», оказалась неожиданно значимой в глазах жителей нашего городка: их земляк — столичная почти что знаменитость, и меня пригласили в прямой эфир отвечать на вопросы.

Звонит женщина и говорит, дескать, батюшка, ну хорошо, награда, прием в Кремле, золотой значок, но как вы думаете, что-нибудь еще, какой-то реальный результат ваших обращений возможен? Может ли в чем-нибудь измениться бездушное отношение государства к детям?

Что здесь ответишь… Я сказал, мол, посмотрим…

И увидели.

Много лет говорил я окружающим меня людям: оглядитесь кругом, не обольщайтесь, в этой стране ничего не изменилось — кроме цен, повышением которых оканчиваются все здешние великие затеи. То, что мы имеем сегодня — это и есть коммунизм. С «человеческим лицом» — помните? Строили, строили — и построили. Сталин в романе Солженицына «В круге первом» размышляет о том, что «коммунизм в нашей стране в сущности уже построен, но сообщать об этом народу было бы методически неверно». Сегодня «лицо» явилось — волк сбросил овечью шкуру заботы о «старых и малых», «больных и немощных», о потребностях каждого, и показались большие зубки — это «чтобы съесть тебя, Красная Шапочка».

Ну ладно. Пришел новый царь и начал с того, что взял благословение у Патриарха на управление страной, как сказано в Писании, поглядим, «что отрок сей будет». Заговорили опять про благо народное, о приоритете государственной заботы о человеке, о нуждах населения… По старым-то временам, я помню, как на очередном Съезде партии что выдвинут в лозунг — тому конец. Экономию объявили — началось вселенское воровство и расхищение страны еще вон когда; продовольственную программу приняли — и какие были продукты, годами лежали, сыры, маслины, миноги копеечные, и что там еще за заваль почитали — исчезло все, как корова языком слизала. Молока и хлеба не стало, осталась одна морская капуста вонючая, а в столовых по четвергам объявили рыбный день, чтоб мясо экономить; трезвость началась — так вся страна окончательно спилась.

Однако вымираем. Смотрю в телевизоре, правители озаботились, спохватились семью поддерживать, повышение рождаемости стимулировать. Есть уже госпрограмма, предложения в ней все какие-то, правда, невнятные, но денег под нее опять просят немерено. И начали на адресную помощь напирать, мол, хватит кому попало на детей деньги кидать, давайте давать только нуждающимся. И так быстро, ловко так получилось устроить новые «адресные» порядки, что диву даешься — ведь могут, когда захотят!

Семья у меня многодетная, пятеро своих да приемная дочка. Полагаются нам льготы. Сколько мы за льготы эти паршивые еще в советские времена позору приняли, не пересказать. Куда ни придешь, если не в лицо, так за спиной обязательно кто-нибудь со злобой прошипит: «У-у настрогал… иждивенцы». Так у нас это называется, настрогал-то известно чем… И правда, есть чему завидовать. Собралась у нас тут компания в бане, мужики все уже седые, жизнь прожили, видали виды, и я задал вопрос свой коронный: сколько на третьего ребенка полагалось в советские еще времена ежемесячного пособия? Ответы были самые разные по щедрости: от 10 до 100 рублей советских. Так вот, я и вам скажу: четыре рубля в месяц. Растите и множьтесь, «гуляй, рванина, от рубля — и выше», как писал незабвенный бард. Для сравнения, в те «времена былинные» единый проездной билет в Москве на транспорт шесть рублей стоил — это который теперь стоит 250.

Ельцину бы впору не на пенсию уйти, а на рельсы лечь, как он народу обещал, потому что он на трешник не расщедрился, при нем на ребенка 50 рублей платили, это примерно рупь советский. Не деньги, конечно, но что-то вроде шоколадной медали, этакая ежемесячная открытка, сувенирная благодарность от государства за то, что в тяжкие времена имеем мужество и сознательность наших детей бесплатно растить гражданами своего отечества, воспитываем будущих патриотов своей страны. Кто хотя бы трех детей вырастил, даже если миллионер, все равно герой — кто пробовал, знает…
Ну, а тут нам счастье привалило. Как Путин по благословению Патриарха к власти приступил — так, день в день, цены на нефть подскочили, да так больше и не упали, сколько их правительство ни заклинало. В самом деле, конфузно получается, как же теперь на бедность и отсутствие денег ссылаться! Никто больше не верит ни у нас, ни за бугром. Появились «лишние» деньги, правда, опять не у всех. Стали правители эти лишние деньги делить, предложения разные были. Я тогда написал в статейке под названием «Спасите наши души»: «Отдайте деньги детям, чтобы они родились», — это о том, что матери нужно платить зарплату хотя бы самую минимальную, хоть 500 рублей, и через 10 лет население удвоится без всяких чиновных усилий — вот и вся программа, очень даже понятная, причем всем, в том числе и тупому, разве что только не чиновному, потому как его выгоды здесь нигде не видно, нечем руководить и распоряжаться, и не прилипнет ничего.

Итак, писал я, чтоб деньги — детям.

И власть, надо отдать ей должное, прислушалась. Деньги-то Буратины наши решили опять за границу, на Поле Чудес стащить, на этот раз вроде как за долги. «Думали мы, думали и наконец придумали, а потом решили лучше сразу дать» — есть такая песня не вполне пристойная про двух девиц легкого поведения. Господи, прости меня, грешного, но я как Касьянова на экране вижу и прочих крокодиловых плакальщиков по долгам Парижу, Лондону и господам заморским, мне всякий раз эта песня на ум приходит. Наши благородия господа Хлестаковы, чтоб по своим пьяным, блудным и карточным долгам расплатиться, готовы последнюю рубаху стащить — с нашего нищего брата — да при этом норовят еще и себе клок оставить немалый. Лишних-то денег — не бывает, разве на всех напасешься: долги отдавать, да самих себя, «генералов» наших прокормить, надо экономить; и решил экономить — на чем? А на «открытках». Теперь «поздравлять» не всех будут, но «адресно». Теперь, чтоб жалкий этот клок с паршивого нашего волка, с его овечьей шкуры снять, 50 рублей этих постыдных, «детских», которых и до сих пор не всегда и не везде видали, надо теперь будет каждые три месяца кипу справок собрать, да на поклон к городничему нести, шапку за версту ломая, а то вдруг его высокородье осерчает да отказ даст…

У меня в храме мужик один пожилой работает. Шесть детей у него, живут в деревне. Той зимой он в нашу дверь постучался, с картофельным мешком за спиной пришел, положите, говорит, чего-нибудь в мешок, хоть хлеба, хоть сухарей, сидим голодные. Работал, пока работа была, а как, докравши колхоз и дорезавши последнюю скотину, председатель на новое место в соседний район перешел, где не все еще раскрадено, пришлось идти побираться. Дали мы ему денег, сколько в доме было, еды всякой, полушубок овчинный, еще дедовский, давно висел неношенный. Потом я взял его на работу, придумал ненужную должность, «создал рабочее место», как теперь говорят, и стал ему платить тысячу. Четыре дня он у меня в сторожке при храме вроде как сторожит, а на три дня к семье в деревню уезжает. И стыдно мне, что такая сумма маленькая на всю ораву, да больше не могу, у меня их таких человек двадцать, я и так своих пенсионеров для него потеснил, чтоб ему место дать. Так и живет, хоть как-то перебивается, для него и эти 50 детских лишними не будут, хоть и крохи постыдные. А теперь и работать некогда, пойдет по кругу справки собирать и чинушам городским кланяться: то часы неприемные, то настроение плохое, поди угоди им, господам, всегда недовольным уже самим фактом существования докучливого просителя, т.е. нас с вами. Тем уже, что мы есть, с нашими детьми. Такая вот незадача.

Я и сам наведался в собес (название-то какое символичное — «со-Бес»). Прихожу и вижу: мамочки родные, две тетки сидели годами одни и те же, а теперь их четыре комнаты сидят полнехоньки, и все адресную помощь оказывают. Создали рабочие места. Что охраняем, то имеем — это народ давно сказал. Вот так и поделили сэкономленные денежки. А что на месте не удалось «отнять и поделить» (см. коммунизм), то в Парижский клуб отправят, «переговорщикам» нашим на одну поездку с закуской хватит, если сэкономленного со всей страны набраться. Не своими же, в самом деле, тратиться, скромнее надо быть, экономнее — за наших с вами детей, впрочем, счет.

Расскажу еще историю. Цыганка у нас у храма побирается, Лена, тоже шесть детей. Стоит всю зиму на улице со старшими — 7 и 6 лет. Мы ей подаем, как можем, миром помогаем. Ездили домой к ним, там цыган ее на кровати лежит, детишки младшие рядом возятся, домик маленький, холодно, грязь. Есть у них добра шесть мешков картошки, что летом с детьми нарыли. Пока она у нас стояла, у нее седьмой народился. Я смотрю — нет ее после службы. Спрашиваю, говорят, в роддом увезли прямо отсюда. Через неделю опять стоит. А куда она денется — дома цыган с младенцами дожидаются, есть хотят. Так вот, у нее детские деньги тоже «адресно» отняли, а она-то куда пойдет за справками, ко мне, что ли?

Гляжу я на этот цирк, и все мне что-то напоминает этакое, из литературы. Поверите, спать перестал, ворочаюсь, думаю, на что все это похоже? И вдруг вспомнил, точно, цирк! Рассказ есть у Чехова, «Каштанка» называется. Не люблю я Чехова, уж больно жестоко пишет, прямо сердце заходится, одно слово, ужасы царизма. Так вот, в «Каштанке» мальчик такой шутник был, баловник эдакий. Ведь что выдумал, проказник. Привяжет, бывало, кусочек мясца ма-а-хонький на веревочку, да и скормит глупой псине доверчивой. А когда та проглотит, начинает у нее из желудка тянуть потихоньку веревку, да и вытянет мясо назад, и при этом очень весело всем глядеть было, как она, сука то есть, при этом корчится, норовя мясо в себе отстоять. А потом опять скормит ей вытянутое из утробы мясо, и такая вот забава идет, пока не устанут и прогонят суку прочь. Такой забавник, молодец. А сука-то глупая, мало что опять заглатывает мясо без счета — ну не может удержаться, она же скотина, у ей инстинкт. Так она мучителя своего как увидела в цирке-то, когда нашлась, сразу своего нового хозяина, который ее кормил, ласкал, по-человечьи с ней разговаривал и всяким штукам ее научил, артистку из нее сделал — она его, не колеблясь, бросила и к старому мучителю кинулась лизаться.

И у меня ко всем нашим гражданам один только вопрос остался. Чего мы тут все еще делаем? А купим-ка на наши последние фанеры, построим ероплан, да и улетим отсюда к…, как тот дед-колхозник из известного анекдота. Мир велик… Вот только лететь-то нам некуда, другой страны у нас нет.

И что бы кто ни говорил, а Христос раньше их всех сказал нам: «По делам их узнаете их». Узнали. Узнаёшь, Каштанка, старого хозяина?

Олег ЧЕКРЫГИН, протоиерей
г. Обнинск, Калужская обл.