Самиздат блэки хол синдром уникума

Блэки Хол

Sindroma unicuma. Finalizi*.

Finalizi* (пер. с новолат.) — финальная

         Посвящается Эве

      И снова разум скажет мне: «Не тот»,

      Но перестанет ль сердце жарко биться,

      Коль взгляд случайно упадет

      На моего красавца-принца.

      Я не могу отринуть взгляда нить,

      Не слушая уверенных советов,

      Смотрю в глаза того, кого хочу забыть:

       «Лишь прикоснись, молю об этом!»

      Что это? Лихорадка? Дрожь?

      И чувства, и слова уносит ветром.

       Одно я знаю, если ты уйдешь —

      Мир без тебя останется бесцветным.

      Где свет, где тьма — понять бы мне самой,

      Чтоб в сумерках зари взлететь звездой.

        Автор: Ольга (ПростоМария) .

        *таю, таю)) Читаю, перечитываю — и таю))*

     1. О нелегких буднях настоящих леди и о тех, других.

     Есть обстоятельства, над которыми человек властен. Не устраивает размер груди — записывайся на прием к косметическому хирургу или корректируй габариты с помощью подручных висорических средств. Достала подружка — скажи, что она похожа на жирную бегемотиху. Надоело одиночество — растяни губы в улыбке и польсти пару раз окружающим. Хочешь признания и оваций — найми личного тренера, и через месяц выбьешь пул, не напрягаясь.

     Но есть вещи, которые невозможно изменить.

     Августу Аксёнкину удручали два неисправимых обстоятельства: её имя и день рождения.

     За убогое имечко стоило сказать спасибо мамаше, которая, особо не напрягаясь, дала трем дочерям имена по месяцам рождения: Декабрина, Августа и Майя. Смехота и примитивизм.

     Ограниченность ума и отсутствие фантазии у родительницы объяснялись просто: когда родилась младшая из сестер Аксёнкиных, их отцу, чиновнику Департамента юстиции, еще не предложили место председателя совета директоров государственной монополии сотовой мегасвязи.

     С годами мамочка стала умнее. Вздумай она увеличить численность семьи Аксёнкиных, то обязательно наняла бы лучших прорицателей и заказала долгосрочный гороскоп для младенца с приоритетами желательных имен. Увы, судьба рассудила иначе, посчитав, что супруги сделали свой выбор между наследником и сливками светского общества.

     Вторым поводом для расстройства средней из сестер Аксёнкиных неизменно служил день рождения в последнем летнем месяце, вернее, тот факт, что она родилась на девять месяцев раньше Егора Мелёшина. Осознание того, что она оглашала мир младенческим плачем и марала подгузники задолго до появления на свет Мелёшина-младшего, заставляло чувствовать себя ущербной старухой. К тому же ехидна Майка не упускала случая поддеть сестру.

     — Глянь, — Клюква протянула фотку, на которой было изображено нечто похожее на боксерскую перчатку с мочалкой наверху. — Спортивная серия.

     Конечно же, собеседницу звали не Клюквой, а Евгенией Ляпис или Евгешей — любительницей эксцентричности и шокирующих выходок. Кислое прозвище внучке председателя Высшего законодательного совета подарили острый язык и язвительные замечания, набившие оскомину как у администрации лицея, так и у лицеисток. Евгеша не выделяла из своего окружения ни друзей, ни врагов, потому что была сама по себе. Она могла во время занятия сказать на весь кабинет, обращаясь к преподавательнице:

     — А у вас лифчик из-под блузки выглядывает.

     Девчонкам же говорила: «Твои зубы желтые как моча» или «У тебя воняет изо рта тиной» — и ни капельки не кривила душой. Но уколоть Евгешу ответной шпилькой не получилось бы при всем желании, потому что она являлась совершенством со всех сторон.

     Аксёнкина и Евгеша не водили дружбу, но вели совместные дела. Их объединил взаимный интерес к общему увлечению.

     Большинство людей чем-то увлекается. Кто-то собирает фантики или наклейки от бутылок, кто-то играет на гитаре, кто-то транжирит родительские деньги в увеселительных заведениях и модных салонах. А кто-то коллекционирует последствия deformi*, запечатленные на фотографиях, и с волнительным удовольствием просматривает набитый картинками альбом — увлечение скандальное, порочное и возбуждающее. Поэтому для заинтересованной зрительницы боксерская перчатка с мочалкой оказалась лицом человека, обезображенного заклинанием до неузнаваемости. На следующем снимке камера бесстрастно зафиксировала лицо женщины, с глубокой продольной вмятиной ото лба к подбородку, похожей на отпечаток от биты — деформированный нос, провалившийся в череп, расплющенный в лепешку рот, глаза, скошенные навстречу друг другу.

     Каждый раз Клюква раздобывала новые жуткие неправдоподобные фотографии, наглядевшись на которые Аксёнкина подолгу смотрела в зеркало и любовалась собственной благородной внешностью с изящными чертами лица.

     Знакомство с Евгешей несло пользу еще и тем, что время от времени она передавала новости от своей сокурсницы Басты, сестры Егора Мелёшина.

     Баста была девчонкой вредной и глупой, считающей, что рассказы о похождениях братца уедают будущую родственницу, и поэтому намеренно живописала в красках его амурные приключения, зная, что Клюква доставит «посылку» по адресу. Но адресата мало задевали подробности из личной жизни Мелёшина-младшего. Августа давно отделила себя от стадатех, других, как бриллиант — от навоза.

     Те, другие, могли сколь угодно цепляться за напрасные надежды и рассчитывать на невозможное, в то время как на ее стороне было одобрение Мелёшина-старшего.

     Мало ли приятных молодых людей в высшем обществе, кроме Егора Мелёшина — старше, опытнее и при чинах? Разве сошелся на нём белый свет клином?

1.1

Конечно же, я не призналась Марату, что рисунок из перевитых прутиков мне знаком. Когда мы спустились с чердака, коричневые пятна на спине парня исчезли, и униформа вернула прежний желтый цвет.

— Ткань хорошо впитывает, — пояснил он на мой вопрос.

Марат провел меня узким боковым коридором, на который я ни разу не обратила внимания во время прогулок на чердак. По крошащимся местами ступеням мы спустились напрямик в пустой освещенный холл. От огоньков гирлянд, мельтешащих в многочисленных зеркалах, заболели глаза. Усталость брала свое.

Напоследок я просила у черноглазого горниста:

— А как же Агнаил? Он тоже скоро уедет?

Парень улыбнулся:

— Ты и с ним знакома?

— Случайно видела в хозчасти.

Марат сделался серьезным:

— Ему осталось полгода.

— Он… ну… — замялась я, — счастлив?

— Не знаю. Наверное, — пожал плечами парень.

— Уедешь ты, следом — Агнаил. Кто же останется?

— Не волнуйся, — улыбнулся криво Марат. — Приедут другие.

На прощание я пожелала новому знакомому удачного возвращения домой, и он исчез в северо-восточном коридоре.

Сон так и не пришел. Первая ночь нового года стала ночью вопросов и предположений, лезших саранчой в голову.

Поворочавшись в постели и злясь на тощую и твердую как камень подушку, я включила свет и, вынув из-за выреза майки брошку, принялась ее разглядывать. Обегала пальцами знакомые изгибы и разветвления и наставительным тоном убеждала себя, что на чердаке имело место случайное совпадение. Или игра воображения. Недостаточное освещение обмануло зрение, а на самом деле сходство украшений — отдаленное. На белом свете полно похожих друг на друга безделушек, и не стоит видеть странность в том, что браслет горниста и брошь имеют общий рисунок. Моя мать могла волей случая побывать в тех местах, откуда приехал Марат. Например, ездила по работе, купила сувенир и подарила мне. Миленькое незначащее украшение на память дочке.

Я почти уговорила себя, почти убедила и почти успокоила, чтобы лечь на бочок и мирно заснуть. Однако троекратное «почти» гнало прочь спокойствие и будоражило, заставляя выстраивать новые гипотезы.

О нет, решетка из прутиков — не простая безделушка, которую можно приобрести в любой сувенирной лавке. Она пряталась, становясь незаметной под инквизиторским взглядом тетки, и растворялась прозрачностью в общей душевой интерната. Она сопровождала меня с раннего детства, куда бы ни забросила злодейка-судьба.

Могло ли статься так, что незамысловатая брошка являлась связующей нитью между мной и той, что дала мне жизнь? Вдруг предназначение решетки из витых прутиков состояло в том, чтобы быть пропуском или ключом от чего-то, но, оказавшись в руках тупой и беспросветной особы, не сумевшей разгадать суть, безделушка впустую промаялась на моей шее уйму лет?

Я подскочила на кровати. Наверняка переплетение веточек — некий особый знак, но что он означает? Почему-то им оказались наделены два совершенно незнакомых человека: парень с западного побережья и серая крыска, пробивающаяся к своей цели. Что общего между нами?

Не в силах усидеть на месте, я вскочила и заходила туда-сюда босиком по коврику. Первым порывом было броситься в институт, к горну, схватить Марата за шкирку и вытрясти объяснения, а для наглядности ткнуть носом в брошку.

Сбегав к раковине, я остудила пылающее лицо холодной водой, а заодно и разыгравшиеся фантазии. Каким бы острым ни было искушение, и как бы ни приблизились к действительности мои догадки, следовало держать язык за зубами. Излишние откровения неминуемо принесут вред и парню, и мне.

Обидно. Ответы совсем рядом, в пяти минутах ходьбы, а получить их нет возможности. Однако острое разочарование из-за вынужденной осторожности не помешало воображению хлынуть неудержимым потоком в другом направлении.

Шнурок с брошкой заботливо надели мне на шею вместе с настойчивой просьбой помнить, равно как и Марат трепетно берег на запястье кусочек родины и тепло родного дома. Могла ли сия нелепая параллель означать… что все эти годы мама жила на побережье?

При таком раскладе сходилось всё. Секреты, которыми окутал отец, приказывая не распространяться о нашем родстве, многозначительные намеки Бобылева, понукания тетки, называвшей меня уголовным отродьем, отсутствие информации в личном деле и прочерк в графе: «Мать».

Такая вот элементарная истина, пронзившая очевидностью. В этот момент я не испытывала стыда от того, что во мне, возможно, течет наполовину преступная кровь. Сделанное открытие породило новые тревожные вопросы без ответов, отбросившие на дальний план нюансы родословной.

Каким силам было угодно свести вместе висората и ссыльную без капли способностей, чтобы в результате на свет появилась бездарная дочь? Если я получила отвратительную наследственность, почему отец не оставил меня с матерью? Куда проще с глаз долой, из сердца вон. Зачем ему возиться со мной, получать проблемы и ноль пользы? Вряд ли дело стало лишь за аттестатом о специальном висорическом.

А вдруг мама отказалась от меня? — охолонула внезапная мысль. Вдруг она давно забыла о досадном недоразумении вроде мешающего ребенка?

Я решительно отбросила предположение, разъедающее кислотой мою веру. Без веры нет стремления, без стремления не добраться до цели. Тут же представила маму, сидящую у окна и опустошенную, как и я, бессонницей. Представила, как она вглядывается в ночь, понимая тщетность ожиданий, и как её сердце замирает в беспокойстве за меня.

Прижала брошку к губам, и мне показалось, она слабо запульсировала.

Когда на руках не осталось необработанных зубами ногтей, я снова улеглась в постель, впустую пялясь в потолок. Вскоре хлопнула дверь у соседок, за стеной послышались веселые голоса и смех Лизбэт. Наверное, ей удалось отогнать поклонниц профессора и забрать будущего супруга в долгосрочное пользование.

А первого января пришли сессия и похолодание. Замотавшись по уши в шарф, я добежала до института. Хотела дойти вальяжно, да ноги моментально застыли.

По случаю праздника, закончившегося далеко за полночь, парадный вход института открыли для желающих на два часа позже обычного — о сдвиге в работе альма-матер объявили за неделю. Залетев в холл в облаке пара и с инеем на ресницах, я помахала ручкой бдящему Монтеморту. Псина приветственно ударила хвостом об пол. Какая добродушная и общительная собачка!

Похоже, праздничный антураж выдуло воздушной волной. Зал и коридоры приобрели первоначальный доновогодний вид, голубой и скучный. Правильно, незачем расслабляться, витая в облаках.