Музыкальная школа для ребенка с синдромом дауна

В детской музыкальной школе им. Кабалевского отчетный концерт пианистов-первоклассников. Девятилетняя Надя Маркелова играет две пьесы. Она — первый ребенок с синдромом Дауна, закончивший первый класс музыкальной школы.

Марина, мама Нади, говорит, что она никогда не слышала о других «даунятах», которые освоили бы фортепиано. Случаи с блок-флейтой встречаются. А учить ребенка игре на фортепиано никому даже не приходит в голову, поскольку считается, что он не сможет скоординировать действия двух рук. К тому же у детей с синдромом Дауна в силу особенностей физического развития не очень длинные пальцы.

А еще недавно детей с синдромом Дауна не учили вообще ничему. «В 1998 году, когда “Даунсайд ап” только начинал работать, наших детей считали необучаемыми, — говорит Надежда Яковлева, координатор центра. — Так говорили будущим педагогам в институтах, аналогичные выводы делали воспитатели и учителя, практически работающие с детьми, — ведь основная масса детей с синдромом уходила не в семьи, а в госучреждения, в дома ребенка».

Надина семья и не думала никуда Надю отдавать. Наоборот, когда Надежда Яковлева, работавшая тогда специалистом службы ранней помощи (так называемым домашним визитером), впервые переступила порог Надиного дома, она сразу поняла, что на реабилитацию семьи сил понадобится немного и можно будет сосредоточиться на взаимодействии с ребенком. Наде тогда было четыре месяца.

«В семье была здоровая психологическая обстановка, — говорит Надежда. — Ее близкие смотрели в будущее с оптимизмом — и родители, и две старшие сестры, и бабушка, которая с ними не жила, но часто приезжала. Для них Надя была любимой сестрой, дочкой, внучкой».

Следующим человеком, который хотел — и смог — что-то сделать для Нади, стала Жанна, педагог по фортепиано школы-интерната, куда та пошла учиться в семь лет. Почти год они занимались, после чего Жанна предложила родителям отдать Надю в музыкальную школу — приобретенные навыки позволяли.

«Я как педагог зацепилась за некоторые Надины качества, — говорит Жанна. — Особенно память у нее оказалась великолепной, хотя, естественно, этого недостаточно, чтобы охватить все, что имеет отношение к фортепианной игре. Я начала работать с Надей, постепенно ее раскрывать — и первые результаты были уже через три-четыре месяца. Стали развиваться координация рук и мелкая моторика, возникла зрительная память. Когда у таких детей что-то получается, они мгновенно делаются счастливыми. А я в процессе обучения никаких скидок на их особенности не делаю, требую по полной программе».

Сольфеджио и хор даются Наде без проблем. А экзамен по специальности она накануне концерта сдала на «четыре с плюсом» — это один из лучших результатов в классе. Ну и вообще, троечников на отчетных концертах играть не зовут.

Перед выступлением Надю удается кое о чем спросить. Выясняется, что дома она занимается каждый день по два часа. «А ты на чем играешь?» — неожиданно спрашивает Надя. Я признаюсь, что фортепиано для меня сложновато, предпочитаю гитару. Она вдруг обнимает меня и убегает. Всех приглашают в зал. Надина очередь играть — примерно посередине концерта.

После концерта мы с Надей и ее мамой садимся еще немного поговорить.

— Чем еще занимаешься, кроме музыки? — спрашиваю я.

— Книжки читаю, — говорит она. — Разные. Стихи Михалкова, сказки Пушкина, азбуку.

— А какой у тебя писатель любимый? — спрашивает мама.

— Я Жанну люблю.

Из школьных предметов Надя предпочитает математику и чтение. Когда вырастет, хочет быть зубным врачом. Любит собак, но хочет завести себе кошку с мышами. Именно так — с мышами.

Еще она занимается спортом — катается на велосипеде и самокате, любит играть в домашнем спортивном уголке, где канат и разнообразные кольца. Впрочем, спорт в этой семье — прерогатива Надиного брата Пети, одного из трех приемных детей Марины и Александра, появившихся в семье после рождения Нади. У Пети тоже синдром Дауна. Родители надеются отправить его в школу олимпийского резерва. Наде же, возможно, предстоит музыкальный колледж. Хотя мама не хочет заранее ничего планировать. «Загад не бывает богат, — осторожно говорит она. — Но потолка я пока не вижу».

В 2010 году нейробиологи Нина Краус (Nina Kraus) и Бхарат Чандрасекаран (Bharath Chandrasekaran) из Северо-западного университета (штат Иллинойс, США) опубликовали результаты своего научного исследования, посвященного тому, как занятия музыкой влияет на деятельность мозга детей, которые учатся читать[1]. В ходе исследования подтвердилось то, что ранее было научной гипотезой: музыкальное обучение приводит к изменениям всей слуховой системы, и это способствует развитию мозговой деятельности, отвечающей за прием и переработку речевых звуков. Такой эффект музыкального обучения предполагает, что, подобно физическим упражнениям и их влиянию на физическую форму тела, музыка является ресурсом, который тонизирует мозг для восприятия слуховых ощущений. Нервные связи, формирующиеся во время обучения музыке, используются также и для других аспектов коммуникации человека.

Ученые объясняют это свойство человеческого головного мозга нейропластичностью, т. е. способностью мозга приспосабливаться и изменяться путем обучения в течение жизни человека. Музыка повышает нейропластичность. Исследования доказывают, что умение играть на музыкальном инструменте облегчает мозговые процессы чтения, запоминания, счета, синхронизации и координации действий в совместной деятельности. Музыкантам проще даются иностранные языки, а дети, занимающиеся музыкой, лучше читают, обладают большим запасом слов, чем дети, не имеющие музыкального образования. Кроме того, обучение музыке создает нервные связи, которых не хватает при дислексии или нарушении распознавания речи.

Как теория подтверждается на практике

Теоретические выводы американских ученых подтверждаются многочисленными историями из реальной жизни. Причем они доказывают, что эти выводы справедливы как для нормативно развивающихся детей, так и для музыкантов с особенностями развития. Одна такая история — о Наде Маркеловой, очень музыкальной девочке с синдромом Дауна. Сейчас Наде 17 лет, и два года назад она наравне с другими детьми окончила в Москве детскую музыкальную школу им. Д. Б. Кабалевского по классу фортепьяно. «Любовь к музыке сильно повлияла на всю жизнь моей дочери, — говорит Марина Владимировна Маркелова, мама Нади. — После девятого класса общеобразовательной школы она мечтает продолжить свое образование в сфере искусства. Уже сейчас у нее есть два предложения по дальнейшей учебе — от Московского губернского колледжа искусств и Заочного народного университета искусств. А пока она продолжает выступать в рамках различных музыкальных проектов, ставить танцы и аккомпанировать в инклюзивной театральной студии».

В силу объективных причин Надежда не может добиться такой безупречной техники игры на фортепьяно, как пианисты без лишней хромосомы. Однако, по мнению специалистов, звучание музыкальных произведений в ее исполнении получается очень ярким и необычным, ведь оно преломляется сквозь призму особого внутреннего мира девочки, проходит через ее щедрое на эмоции сердце. У Нади великолепная память, и она очень трудолюбива. Конечно, как рассказывают родители, бывали в ее музыкальном обучении и трудные периоды, когда интерес к занятиям ослабевал и лишь терпеливая, настойчивая мотивирующая поддержка помогала вернуть его. Каждые полгода в репертуаре юной пианистки появляется четыре-пять новых произведений. Среди ее любимых — произведения Ф. Шопена, Й. Гайдна, В. И. Ребикова, А. Т. Гречанинова. «Я убедилась, что благодаря музыке мозг начинает совершенно по-другому работать, музыка дала Наде очень многое, — подчеркивает Марина Владимировна. — У нее развилось творческое мышление, она полюбила книжки, хорошо пишет изложения и сочинения по литературе, с ней интересно разговаривать на самые разные темы. Кстати, именно благодаря музыке в какой-то момент Надя заметно улучшила свои успехи в математике. И хотя сейчас у дочки много проблем со здоровьем, музыка всегда остается с ней!»

У 24-летнего Ильи Павлова тоже синдром Дауна, и он также окончил музыкальную школу по классу фортепьяно, причем с отличными результатами: на выпускных экзаменах ему поставили лишь одну четверку — по сольфеджио. Как рассказала мама молодого человека Ирина Александровна Павлова, учился Илья в детской музыкальной школе имени Н. П. Ракова, что в Марьиной Роще, и ему необыкновенно повезло с преподавателем. Опытный педагог Евгения Аркадьевна Дитковская занималась с детьми с разными проблемами здоровья и подбирала различные методические приемы так, чтобы ученики не только осваивали технику игры на фортепьяно, но и продвигались в своем умственном, эмоциональном, двигательном развитии.

«С раннего детства Илья мог любую знакомую песню узнать с нескольких нот, слух у него идеальный, — говорит Ирина Александровна. — Когда он начал заниматься музыкой, то стал лучше развиваться: улучшилась речь и даже, как ни странно, осанка, он перестал стесняться выступать на сцене, начал много читать, научился ориентироваться в Интернете, у него сформировался более целеустремленный характер. Музыка помогла ему стать более общительным, открытым, эмоциональным… На занятия в музыкальную школу с Ильей ходил папа, он и помогал ему, если что-то не получалось. И хотя кое-какие трудности у него были, но это именно трудности, а не проблемы».

Илья выступал на школьных праздниках, фестивалях, а также на благотворительных мероприятиях на престижных площадках Москвы: в Большом театре, в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко. Родители приобрели ему электропианино, и он продолжает играть дома, устраивая сеансы музыкальной релаксации для мамы и обучая основам исполнительского искусства своих маленьких племянников.

Не только для избранных

Как рассказывают родители, чьи дети с синдромом Дауна окончили музыкальные школы, во время учебы им не делали никаких поблажек. Заниматься приходилось не благодаря созданным для них специальным условиям обучения, а практически вопреки всем реалиям образовательной среды: ценой титанического труда самих юных музыкантов, их родителей, педагогов. И конечно же, эти дети не смогли бы преодолеть все преграды на пути к успешному обучению без врожденной музыкальной одаренности.

Естественно, что такая одаренность есть далеко не у всех людей — как с обычным, так и с особым набором хромосом. Но если для первых путь к обучению игре на музыкальных инструментах открыт практически без ограничений, то для вторых он становится доступным лишь в порядке исключения. Эту тенденцию не в силах переломить ни настоятельные рекомендации ученых использовать музыку для более успешного развития мозга ребенка, ни гуманистические соображения о том, что ограниченные возможности здоровья не должны стать преградой на пути к эмоциональному и духовному обогащению человека через музыку, театр, живопись и другие виды искусств.

В итоге в нашей стране нечасто встречаются люди с синдромом Дауна, умеющие играть на каких-либо музыкальных инструментах. Тем интереснее опыт тех, кто целенаправленно занимается их обучением. В Москве эту задачу уже несколько лет успешно решают руководители оркестра «Солнечные нотки», родители девочки с синдромом Дауна Татьяна и Валерий Ореховы. Вот что говорит Татьяна Орехова — профессиональный музыкант, концертмейстер, педагог:

— Мы четвертый год занимаемся музыкой с детьми с синдромом Дауна. Сначала их было всего 5–6 человек, а сейчас у нас в оркестре уже два десятка детей с разными особенностями развития. Каждый из них осваивает по мере возможности несколько музыкальных инструментов: ксилофоны, маракасы, бубны и барабаны, колокольчики и треугольники. Занятия музыкой проходят один раз в неделю, кроме того, у нас проводятся индивидуальные музыкальные занятия. Ребята постоянно совершенствуются и очень стараются. Они учатся читать ноты, держать ритм, слаженно играть в составе оркестра, они упорно репетируют и вдохновенно выступают на сцене. В репертуаре наших «Солнечных ноток» — произведения Ф. Листа, В. А. Моцарта, М. И. Глинки, П. И. Чайковского, Д. Д. Шостаковича, А. Т. Гречанинова, различные джазовые композиции. Мы участвуем во многих концертах, фестивалях и конкурсах, и везде нас принимают очень тепло.

Когда меня спрашивают о моих воспитанниках, я говорю так: «У нас в оркестре обычные дети с необычным диагнозом». Им, как и любым другим детям, необходимо творческое развитие. Поэтому, я считаю, учить музыке нужно всех, кто проявляет к ней интерес. Разве можно принижать потребности особого ребенка в искусстве? Это же естественно, что дети любят прекрасное и им хочется быть причастными к нему, самим выучить и сыграть красивую музыку. И они это могут! Другое дело, что музыка – это огромный кропотливый труд. И тут все зависит от взрослых, от того, как они сумеют его организовать, какой подход они найдут к этим детям.

Для успешного обучения должно совпасть многое: и заинтересованность ребенка, и готовность родителей участвовать в этом процессе, и, конечно же, то, какой педагог возьмется за эту работу. И хотя, безусловно, методики преподавания имеют большое значение, не меньшая роль принадлежит личности самого педагога. Эта личность должна быть яркой и неординарной, ведь дети с синдромом Дауна очень чутко и точно считывают эмоции взрослых. Если педагог чувствует в себе силы на постоянное эмоциональное включение в свое дело, то он будет им заниматься и искать возможности, пути и формы общения с такими детьми, а также принципы, на основании которых он будет строить работу. В ней нет ничего сложного и сверхъестественного. Но и простого тоже ничего нет. Надо искать свои пути, потому что каждый педагог имеет дело с конкретными детьми, с их индивидуальными особенностями. Каждый ребенок неповторим.

При этом не могу не отметить: общий уровень музыкального образования детей с синдромом Дауна — это продукт не столько индивидуальных усилий конкретных людей, сколько следствие выстроенной государственной системы подготовки. У нас в стране, к сожалению, отсутствует подобная система, а вот, например, в Южной Корее четко действует двухуровневая структура. Музыкальные школы для людей с ментальными нарушениями есть в разных городах страны (для сравнения: у нас нет ни одной такой школы), а в ведущих университетах открыты специальные музыкальные факультеты.

В прошлом году мне вместе с одним из моих воспитанников выпала честь участвовать во Всемирном музыкальном специальном фестивале в Южной Корее. Мы играли с симфоническим оркестром музыкального факультета Сеульского университета. В его составе студенты не только с синдромом Дауна, но и ребята с РАС, разными видами ментальных нарушений. Когда особых музыкантов так много, то всегда можно найти среди них тех, кто играет на действительно хорошем уровне. Эти ребята и становятся солистами. В Южной Корее я общалась не только с местными педагогами, но и с представителями Японии, Литвы, Германии, и от них я тоже узнала много интересного о преподавании музыки особым детям.

Развитие детей с синдромом Дауна происходит не линейно, за рывком вперед может следовать спад, поэтому в процессе их обучения педагогу приходится учитывать много как чисто музыкальных, так и психологических нюансов. Я планирую в будущем организовать мастер-классы для педагогов, занимающихся с такими детьми, и делиться с ними своим опытом. Надеюсь, у меня получится осуществить этот проект. Пока же скажу главное: чтобы работать с «солнечными» детьми, их нужно просто любить. А дальше… дорогу осилит идущий, и эта дорога должна вести в мир искусства.

Заглянем в будущее

Невозможно не согласиться с мнением Татьяны Ореховой о том, что в деле музыкального обучения детей с особенностями развития необходим системный подход. И проблема отнюдь не в одном лишь отсутствии музыкальных школ, готовых создать комфортную образовательную среду для учеников с синдромом Дауна, расстройствами аутистического спектра и другими когнитивными нарушениями. Второй не менее важный вопрос, требующий решения на государственном уровне, — подготовка педагогических кадров для работы с ними.

Хотя очевидно, что в нашей стране созрел социальный заказ на разработку специального курса обучения музыке детей с ограниченными возможностями здоровья, ни одно учебное заведение не осуществляет подготовку специалистов для работы в этом направлении. Студенты, которые готовятся преподавать музыку детям, не изучают даже основ дефектологии и коррекционной педагогики, а классическое музыкальное образование и вовсе не считается педагогической профессией.

Если рассматривать проблему обучения музыке детей с особенностями развития в общероссийских масштабах, то следует признать и третье серьезное препятствие на пути к ее решению: инертность профессионального сообщества. Точнее говоря, такое сообщество у нас в стране вообще не сформировано. Энтузиасты-одиночки разрознены, как и информация об их методических находках. По сути, ценнейшая квинтэссенция опыта, многолетних проб, ошибок и педагогических побед нигде не собирается и никем не систематизируется. Сколько ярких, нетрадиционных приемов и методов преподавания музыки остаются безвестными? Какие они?

Пока ответов на эти вопросы нет, более доступными остаются некоторые зарубежные авторские методики, в том числе весьма далекие от традиционных подходов к музыкальному обучению. Но даже те из них, которые получили распространение во многих странах мира, необходимо обсуждать в профессиональной среде, прежде чем рекомендовать их для применения в работе с особыми детьми в российских условиях. Однако максимум того, что может найти заинтересованный читатель, — это отдельные отзывы тех или иных специалистов, не имеющих общей дискуссионной площадки, а потому не ведущих конструктивного диалога.

Так, например, противоречивые оценки вызывает метод Figurenotes, который был изобретен в Финляндии.[2] Первоначально он был разработан для того, чтобы помочь людям с ограниченными возможностями исполнять музыкальные произведения. Согласно технике Figurenotes, привычные ноты в записи заменяются цветными фигурами. Цвета повторяются: нота до — красная, ре — коричневая, ми — серая, фа — голубая, соль — черная, ля — желтая, си — зеленая. А форма фигуры изменяется в зависимости от октавы: крестик, квадрат, кружок, треугольник. Стикеры нужной формы и цвета наклеиваются на клавиши фортепиано (или лады гитары и т. д.), так что ученик может сразу играть «с листа». Увидев в нотах, например, красный кружок, он должен найти тот же знак на инструменте и нажать соответствующую клавишу. «Сопоставь и сыграй, что видишь!» — вот девиз программы. Эта методика получила распространение в нескольких западных странах. В России некоторые педагоги относятся к ней критически, считая слишком примитивной и ненужной детям с синдромом Дауна, для которых, по их мнению, традиционная нотная грамота — не такая уж сложная проблема. Насколько обосновано такое отношение, сказать трудно. Тем более что за рубежом многие придерживаются другой позиции.

Так, в Италии первой последовательницей Figurenotes стала педагог Габриэлла Феррари (Gabriella Ferrari), автор книги «Музыка с Figurenotes». Она считает, что эта система чтения и исполнения музыки могла бы стать идеальной для людей с ограниченными возможностями, для которых музыкальные знаки часто становятся настоящим препятствием. Цветные символы Figurenote — это понятно и интересно, с ними исполнение музыки доступно для всех и у каждого появляется возможность выразить себя. Еще один итальянец — выпускник факультета изящных искусств Болонского университета Микеле Руссано (Michele Russano) — уже много лет с успехом использует Figurenotes при обучении музыке людей именно с синдромом Дауна. На русскоязычных форумах в интернете можно найти немало вопросов о возможности повторения опыта Микеле Руссано у нас в стране. Но обсуждение идет лишь между родителями детей с синдромом Дауна, без участия компетентных специалистов.

Еще меньше ясности с возможностями применения в обучении детей с синдромом Дауна другого всемирно распространенного метода преподавания музыки, известного как метод Сузуки (Suzuki Method)[3]. Его автор Шиничи Сузуки — японский скрипач и музыкальный педагог — положил в основу обучения уникальный специальный репертуар, который состоит из особым образом подобранных музыкальных произведений (блоков). Каждый из блоков представляет собой базу для последующего обучения. Техника, музыкальность и стиль вырабатываются путем их прослушивания, изучения и повторения. Чем чаще ребенок слушает записи, тем легче и быстрее он научится играть на музыкальном инструменте. Так же как ребенок подражает звукам и словам, которые он слышит от матери, он будет подражать и в воспроизведении музыки. «Музыкальные способности — это не врожденный талант, а способность, которая может быть легко развита. Любой ребенок может развивать свои музыкальные способности так же легко, как он учится говорить на родном языке. Потенциал каждого ребенка не ограничен», — писал в свое время Сузуки. Поскольку для каждого инструмента разработан свой собственный универсальный репертуар, дети, занимающиеся по методу Сузуки, могут играть любое произведение из репертуара вместе, в любом уголке мира, независимо от того, на каком языке они говорят. Причем младшие дети учатся игре у старших, вдохновляемые их опытом и успехами.

В России у метода Сузуки гораздо больше противников, чем сторонников. Однако последние утверждают, что критике эту методику обучения подвергают те, кто недостаточно хорошо знаком с ней. Так, например, музыкальный педагог Полина Гельфрейх считает, что в качестве развивающей методики разработка Шиничи Сузуки и его последователей подходит как нельзя лучше. Она же пишет, что некоторые школы Сузуки открыли группы для детей с синдромом Дауна. Но при этом призывает родителей малышей быть осмотрительнее, поскольку «в России сейчас принято завлекать в школы и на курсы известными и модными именами, и часто обучение в таких школах не имеет ничего общего с методиками авторов, чьи имена носит такая школа»[4]. Согласны ли с этим другие педагоги и видят ли они вообще перспективу метода Сузуки при обучении особых детей?

Наш журнал готов предоставить всем заинтересованным специалистам площадку для обсуждения проблем музыкального обучения детей с синдромом Дауна. Используйте ее, чтобы поделиться опытом с коллегами, обсудить различные педагогические практики, высказать свое мнение и задать вопросы.

В заключение хочется процитировать один из материалов на эту тему, опубликованный в журнале «Образование и воспитание»: «Хотя новый закон “Об образовании в РФ” дает особым детям возможность учиться в обычной и музыкальной школе, совершенно ясно, что к инклюзивному образованию наше педагогическое сообщество не готово. Пока эта проблема не будет решена, правf на развитие детей с ограниченными возможностями здоровья будут попраны, потому что одного энтузиазма явно недостаточно»[5].