Дина рубина иерусалимский синдром скачать
Дина Рубина
Иерусалимцы
Четки
Мне повезло – меня судили за писательство. За слишком удачное изображение одного из героев. Его все узнали, поднялся скандал… Мой адвокат приложил немало усилий, чтобы убедить меня написать предуведомление – из тех, знаете, трусливых книксенов обывателю: «Любое совпадение имен, ситуаций, фактов…», – в которых приседают те, кто послабее хребтом. Я отказалась, и суд был назначен. Редкому писателю привалит такое счастье на творческом пути.
После того как меня судили и оправдали, я собралась написать когда-нибудь абсолютно вымышленную, фантасмагорическую повесть с невероятными, никогда не существовавшими людьми, с коллизиями, в которых только сумасшедший увидит посягательство на окружающую жизнь. И предварить эту бесстыдную выдумку такими словами:
«Все имена героев и события этого романа подлинны и документальны.
Автор готов подписаться под каждым словом всех этих ублюдков, кретинов, мошенников и карьеристов.
Автор не боится судебного иска, тюрьмы, ножа и удавки, людской благодарности и адова пекла, потому что наша прекрасная жизнь и есть – адово пекло.
Автор ни черта не боится.
Автору наплевать».
И это была бы очень иерусалимская книжка.
Любой честный литератор относится к своей стране как к возлюбленной шлюхе, с которой нет сил расстаться. Я не исключение, но, кроме всех других нелепых привязанностей, у меня здесь есть Иерусалим.
Иногда вечером я выезжаю в центр Иерусалима… Еще не меркнет свет, но воздух уплотняется, а мерцающий мягкий известняк домов начинает отдавать жар дневного солнца… Свежеет… У меня поднимается вечно низкое давление и душа наполняется если не веселием, то, скажем так, оживлением…
Теплый весенний вечер в Иерусалиме, в районе Нахалат-Шива, на улице Йоэль Соломон…
Я выбираю где сесть – на крошечной площади, куда вынесены из траттории пять-шесть столов под клетчатыми красно-белыми скатертями, – сажусь лицом к проходящей публике, заказываю кофе или пива и смотрю…
Писатель всегда – джентльмен в поисках сюжета. Всегда гонишься за хвостом фразы, за вибрацией голоса, за интонацией – боли, нежности, счастья… Хватаешь это и – в карман. Пусть полежит, это товар не скоропортящийся. Наоборот, его полезно настаивать, как рябиновку.
…И вот небо над крышами старого дома напротив становится цвета яблочной кожуры; над коньком крыши всплывает – в зависимости от недели месяца – либо турецкая туфелька, либо полнолунный диск, либо обсосанный кусок колотого сахара… Потом небеса густеют и неудержимо сливаются с цветом синих железных ставней, а сам дом начинает светиться и таять, как кубик рафинада в стакане чая.
Зажигаются фонари, и в этом театрально-желтом свете передо мной туда-сюда шляются туристы, влюбленные парочки, несколько городских сумасшедших, знаменитый одноногий нищий на костыле по кличке Капитан Сильвер, чокнутый русский юморист Юлиан Безродный в майке и трусах, дети, наперсточники, чинные религиозные семьи, юные обалдуи и юркие карманники…
Если долго сидеть, то в какой-то момент начинает казаться, что ты присутствуешь на репетиции некой пьесы и придирчивый режиссер без конца гоняет по просцениуму одну и ту же массовку…
Вот плывет зеленая шляпка на даме по прозвищу Халхофа. Когда-то она подрабатывала экскурсоводом, водила туристов и, представляете, с этим своим акцентом рассказывала о распятии Иисуса: «Халхофа! О, Халхофа!»
– Мовсей, как вам известно, – говорила она, – был вхож на Синайскую хору к самому Хосподу Боху! Теперь на мноих объектах войти стоит денех, а в прошлом хаду я там хуляла безвозмездно… Круом были свежевырытые пространства. А тепер, видите, – вокрух клумбы, клумбы… розы со всех кончиков нашего мира. Фонтанчики пока безмолвствуют…
– Израильтянам до нашей культуры еще срать и срать! – это уже реплика из другого летучего разговора – толпа несется дальше, дальше… Русская речь булькает, шкворчит и пенится на общей раскаленной сковороде.
– …Захожу в аптеку – обезболивающее купить. Она мне: «Молодой человек, вы говорите по-русски?» – «Да». – «Так перейдем на нормальный язык!»
Напротив, в витрине кафе-гриль, медленно крутится стеклянная этажерка. На каждой полочке этой кошмарной карусели, усевшись на гузку, свесив зажаренные пулочки и скрестив на грудке крылышки, в задумчивости кружатся обезглавленные куриные тушки.
Вот в одном из окон второго этажа показалась заплывшая бородатая рожа (скульптор или художник – вторые этажи здесь, как правило, снимает под мастерские эта публика), волосатая ручища, звякая браслетами, протянулась к синему железному ставню и невозмутимо прикрыла его.
Через минуту этот тип спускается вниз, покупает в лавке газету «Гаарец», заказывает чашечку кофе и, облокотившись на стойку, минут тридцать пьет ее, балагуря с хозяином (я не слышу слов, но вижу поминутный посверк белых зубов в рыжей чаще).
Веселый, бородатый, в шортах, с икрастыми курчаво-прокопченными ногами, он похож на проказливого второстепенного греческого бога, и кажется, – только крылышек недостает его пыльным кибуцным сандалиям.
Вот ради этих считанных в году часов – прошу понять меня правильно – я здесь и живу…
Я наслаждаюсь. Потягивая пиво, неторопливо перебираю, – как старый араб-торговец перебирает четки своими тусклыми сафьяновыми пальцами, – скользящие за спину густые, тягучие, сдобренные тмином, кардамоном, корицей и ванилью минуты.
* * *
Многие из поклонников мною написанного люди не то чтобы сумасшедшие, но – с трудностями проживания в этом мире. Есть несколько неудачников-самоубийц. Время от времени (и довольно часто) кто-то из них мне звонит – посоветоваться насчет какой-нибудь очередной своей неудачи или просто пожаловаться на окружающий мир.
На днях часа полтора я говорила по телефону с одной молодой женщиной, которая когда-то кончала с собой, но выжила.
Не успела положить трубку – звонок. Губерман.
– Час не могу до тебя дозвониться!
– Я разговаривала с одной своей читательницей. Помнишь, с той, что выбрасывалась из окна.
– Скажи ей, чтоб никогда больше этого не делала, – заметил он устало. – Или пусть берет этажом выше.
* * *
Звонит юморист Юлиан Безродный:
– Я хочу подарить вам потрясающий сюжет для романа!
– Отчего бы вам самому не воспользоваться им, Юлиан?
– Я миниатюрист, как вы знаете. А это сюжет для грандиозного полотна. Да что там! – полагаю, вам этого на три романа хватит.
– Что же это за сюжет?
– История моей жизни!
– Понятно.
– Погодите!!! Что вы, собственно, обо мне знаете? Давайте встретимся, и вы будете потрясены!
После долгих препирательств я обреченно понимаю, что дешевле встретиться с этим милым, хотя и безумным человеком. Минут двадцать еще уходит на сварливое, даже скандальное выяснение – в порядке ли у меня диктофон и сколько кассет я должна приготовить для записи, – и на другой день мы уже сидим за столиком одного из баров на любимой мною улочке Йоэль Соломон. Я заказываю пиво и тост.
Юлиан долго проверяет мой диктофон, включает, выключает его, нажимая попеременно все кнопки. «Раз, раз… – настойчиво долдонит он, – раз, раз…»
Прокашливается, вслушивается в шелест бегущей пленки и наконец торжественно произносит:
– Самым счастливым днем в моей жизни был день, когда умер мой папа.
После этой фразы он умолкает и долго сидит, нахохлившись, ковыряя вилочкой скатерть.
– Это все? – наконец мягко спрашиваю я.
– Да, – говорит он. – Почему-то мне казалось, что я буду говорить долго, долго…
Я выключаю диктофон и пододвигаю к нему бокал.
– Пейте пиво, Юлиан, – говорю я ласково. – Вы действительно непревзойденный миниатюрист.
* * *
Звонит Губерман:
– А я вчера в суде был. Я ж два года без прав ездил. Просрочил и не заметил. Так вот, явились мы с Сашкой Окунем. Он подошел к бабе-прокурору. Она как увидела его – Сашка же у нас красавец, – рот раззявила и мгновенно была готова из прокуроров перейти в адвокаты и даже сесть на скамью подсудимых. Сашка кивнул на меня и сказал ей: «Посмотри на него, он поэт, у него голова в облаках».
Источник
Авторы:
Дина Рубина
Издательство:
Эксмо
ISBN: 9785699292561
Год: 2008
Да, в Иерусалиме много сумасшедших, скрывать это бессмысленно. Сам рельеф местности, исторический антураж, многотысячелетний религиозный накал, короче — весь комплекс возвышенно-эпического настоя бытия — весьма и весьма располагает впечатлительную личность к тому, чтобы спятить.
Местная психиатрия даже может похвастать специальным диагнозом: «Иерусалимский синдром», который встречается лишь в одном месте на земном шаре, но зато уже самом примечательном, самом загадочном месте. Обо всём этом и не только в книге Иерусалимский синдром (Дина Рубина)
- Эти книги могут быть Вам интересны
- Рецензии (0)
- Написать рецензию
Рецензий на «Иерусалимский синдром» пока нет. Уже прочитали? Напишите рецензию первым
—
Самая популярная рецензия на книги писателя:
«Ниже пояса и выше облаков»
Елена Р.
о книге «Бабий ветер», Дина Рубина
Радовала ожидаемая встреча с новой книгой Д.Рубиной. Автора давно люблю и верила, что будет ещё одно восхищение прочитанным. Но нет. Не сложилось. Ни восторгов, ни ах! Скорее, эх… Снова киевская коммуналка и масса героев… Читать полностью →
- Отзывы (0)
- Оставить свой отзыв
Отзывов о «Иерусалимский синдром» пока нет. Оставьте отзыв первым
- Цитаты (0)
- Добавить цитату
Цитат из «Иерусалимский синдром» пока нет. Добавьте цитату первым
—
Случайная цитата из произведений писателя:
«Просто сегодня в связи с погодой, наверное, у меня разболелось одиночество. Но это чепуха, старые раны всегда ноют в непогоду…» (Дина Рубина)
- Где купить?
Книгу «Иерусалимский синдром» Дина Рубина можно приобрести или скачать:
в 1 магазине по цене
395
руб.
- Объявления
- Разместить объявление
Предложений от участников по этой книге пока нет. Хотите обменяться, взять почитать или подарить? Добавьте объявление первым!
- Читали (5)
- Хотят прочесть (2)
Интересные посты
Новости книжного мира
Умер Карлос Руис Сафон
Испанский писатель Карлос Руис Сафон умер на 56-м году жизни. Печальную новость сообщил…
Интересная рецензия
Адреналин или жизнь?..
75-я годовщина Победы в Великой Отечественной войне несколько запоздалым отголоском памяти взывает…
Интересная рецензия
Сарказм, цирк, труд, май
Повесть Вольтера «Кандид, или Оптимизм» я хотела прочитать уже давно, но вспомнила об…
Заметка в блоге
Прощай Боб.
«Боб спас мне жизнь. Вот так просто. Он дал мне гораздо больше, чем просто дружеское…
Источник
Дина Рубина
Синдром Петрушки
«Однажды, силою своей превращая воздух в воду, а воду в кровь и уплотняя в плоть, создал я человеческое существо – мальчика, тем самым сотворив нечто более возвышенное, чем изделие Создателя. Ибо тот создал человека из земли, а я – из воздуха, что много труднее…»
Тут мы поняли, что он (Симон Волхв) говорил о мальчике, которого убил, а душу его взял к себе на службу.
Псевдоклементины (II век н. э.)
Часть первая
Глава первая
«…И будь ты проклят со всем своим балаганом! Надеюсь, никогда больше тебя не увижу. Довольно, я полжизни провела за ширмой кукольника. И если когда-нибудь, пусть даже случайно, ты возникнешь передо мной…»
Возникну, возникну… Часиков через пять как раз и возникну, моя радость.
Он аккуратно сложил листок, на котором слово «кукольник» преломлялось и уже махрилось на сгибе, сунул его во внутренний карман куртки и удовлетворенно улыбнулся: все хорошо. Все, можно сказать, превосходно, она выздоравливает…
Взглядом он обвел отсек Пражского аэропорта, где в ожидании посадки едва шевелили плавниками ночные пассажиры, зато горячо вздыхал кофейный змей-горыныч за стойкой бара, с шипением изрыгая в чашки молочную пену, и вновь принялся рассматривать двоих: бабушку и внучку-егозу лет пяти.
Несмотря на предрассветное время, девочка была полна отчаянной энергии, чего не скажешь о замордованной ею бабке. Она скакала то на правой, то на левой ноге, взлетала на кресло коленками, опять соскальзывала на пол и, обежав большой круг, устремлялась к старухе с очередным воплем: «Ба! А чем самолет какает, бензином?!»
Та измученно вскрикивала:
– Номи! Номи! Иди же, посиди спокойно рядом, хотя б минутку, о-с-с-с-поди!
Наконец старуха сомлела. Глаза ее затуманились, голова медленно отвалилась на спинку кресла, подбородок безвольно и мягко опустился, рот поехал в зевке да так и застопорился. Едва слышно, потом все громче в нем запузырился клекот.
Девочка остановилась против бабки. Минуты две неподвижно хищно следила за развитием увертюры: по мере того как голова старухи запрокидывалась все дальше, рот открывался все шире, в контрапункте храпа заплескались подголоски, трели, форшлаги, и вскоре торжествующий этот хорал, даже в ровном гуле аэропорта, обрел поистине полифоническую мощь.
Пружиня и пришаркивая, девочка подкралась ближе, ближе… взобралась на соседнее сиденье и, навалившись животом на ручку кресла, медленно приблизила лицо к источнику храпа. Ее остренькая безжалостная мордашка излучала исследовательский интерес. Заглянув бабке прямо в открытый рот, она застыла в благоговейно-отчужденном ужасе: так дикарь заглядывает в жерло рокочущего вулкана…
– Но-ми-и-и! Не безззобразззь… Броссссь ш-ш-ша-лить-сссссь… Дай бабуш-шшш-ке сссс-покойно похрапеть-ссссь…
Девочка отпрянула. Голос – шипящий свист – раздавался не из бабкиного рта, а откуда-то… Она в панике оглянулась. За ее спиной сидел странный дяденька, похожий на индейца: впалые щеки, орлиный нос, вытянутый подбородок, косичка на воротнике куртки. Самыми странными были глаза: цвета густого тумана. Плотно сжав тонкие губы, он с отсутствующим видом изучал табло над стойкой, машинально постукивая пальцами левой руки по ручке кресла. А там, где должна была быть его правая рука… – ужас!!! – шевелилась, извивалась и поднималась на хвосте змея!
И она шипела человечьим голосом!!!
Змея медленно вырастала из правого, засученного по локоть рукава его куртки, покачивая плоской головой, мигая глазом и выбрасывая жало…
«Он сделал ее из руки!» – поняла девочка, взвизгнула, подпрыгнула и окаменела, не сводя глаз с этой резиново-гибкой, бескостной руки… В окошке, свернутом из указательного и большого пальцев, трепетал мизинец, становясь то моргающим глазом, то мелькающим жалом. А главное, змея говорила сама, сама – дядька молчал, чесслово, молчал! – и рот у него был сжат, как у сурового индейца из американских фильмов.
– Ищо! – хрипло приказала девочка, не сводя глаз со змеи.
Тогда змея опала, стряхнулась с руки, раскрылась большая ладонь с длинными пальцами, мгновенно и неуловимо сложившись в кролика.
– Номи, задира! – пропищал кролик, шевеля ушами и прыгая по острому колену перекинутой дядькиной ноги. – Ты не одна умеешь так скакать!
На этот раз девочка впилась глазами в сжатый рот индейца. Плевать на кролика, но откуда голос идет? Разве так бывает?!
– Ищо! – умоляюще вскрикнула она.
Дядька сбросил кролика под сиденье кресла, раскатал рукав куртки и проговорил нормальным глуховатым голосом:
– Хорош… будь с тебя. Вон уже рейс объявили, растолкай бабку.
И пока пассажиры протискивались мимо бело-синих приталенных стюардесс, запихивали сумки в багажные ящики и пристегивали ремни в своих креслах, девочка все тянула шею, пытаясь глазами отыскать чуднóго индейца с косичкой и такой восхитительной волшебной рукой, умеющей говорить на разные голоса…
А он уселся у окна, завернулся в тонкий плед и мгновенно уснул, еще до того, как самолет разогнался и взмыл, – он всегда засыпал в полете. Эпизод со змеей и кроликом был всего лишь возможностью проверить на свежем зрителе некую идею.
Он никогда не заискивал перед детьми и вообще мало обращал на них внимания. В своей жизни он любил только одного ребенка – ту, уже взрослую девочку, что выздоравливала сейчас в иерусалимской клинике. Именно в состоянии начальной ремиссии она имела обыкновение строчить ему гневные окончательные письма.
* * *
Привычно минуя гулкую толкотню зала прибытия, он выбрался наружу, в царство шершавого белого камня, все обнявшего – все, кроме разве что неба, вокруг обставшего: стены, ступени, тротуары, бордюры вкруг волосато-лакированных стволов могучих пальм – в шумливую теплынь приморской полосы.
Всегда неожиданным – особенно после сирых европейских небес – был именно этот горячий свет, эти синие ломти слепящего неба меж бетонными перекрытиями огромного нового терминала.
Водитель первой из вереницы маршруток на Иерусалим что-то крикнул ему, кивнув туда, где, оттопырив фалды задних дверец, стоял белый мини-автобус в ожидании багажа пассажиров. Но он лишь молча поднял ладонь: не сейчас, друг.
Выйдя на открытое пространство, откуда просматривались хвосты самолетов, гривки взъерошенных пальм и дельфиньи взмывы автострад, он достал из кармана куртки мобильный телефон, футляр с очками и клочок важнейшей бумаги. Нацепив на орлиный нос круглую металлическую оправу, что сразу придало его облику нарочитое сходство с каким-то кукольным персонажем, он ребром ногтя натыкал на клавиатуре номер с бумажки и замер с припаянным к уху мобильником, хищно вытянув подбородок, устремив бледно-серые, неизвестно кого и о чем умоляющие глаза в неразличимую отсюда инстанцию…
…где возникли и томительно поплыли гудки…
Теперь надо внимательно читать записанные русскими буквами смешные слова, не споткнуться бы. Ага: вот кудрявый женский голосок, служебное сочетание безразличия с предупредительностью.
– Бокер тов! – старательно прочитал он по бумажке, щурясь. – Левакеш доктор Горелик, бвакаша[1]…
Голос приветливо обронил картавое словцо и отпал. Ну и язык: бок в каше, рыгал Кеша, ква-ква…
Что ж он там телепается-то, господи!.. Наконец трубку взяли.
– Борька, я тут… – глухо проговорил он: мобильник у виска, локоть отставлен – банкрот в ожидании последней вести, после которой спускают курок. И – горло захлестнуло, закашлялся…
Тот молчал, выжидая. Ну да, недоволен доктор Горелик, недоволен. И предупреждал… А иди ты к черту!
– Рановато, – буркнул знакомый до печенок голос.
– Не могу больше, – отозвался он. – Нет сил.
Оба умолкли. Доктор вздохнул и повторил, словно бы размышляя:
– Ранова-а-то… – и спохватился: – Ладно. Чего уж сейчас-то… Поезжай ко мне, ключ – где обычно. Пошуруй насчет жратвы, а я вернусь ближе к вечеру, и мы все обмозгу…
– Нет! – раздраженно перебил тот. – Я сейчас же еду за ней!
Сердце спотыкалось каждые два-три шага, словно бы нащупывая, куда ступить, и тяжело, с оттяжкой било в оба виска.
– Подготовь ее к выписке, пожалуйста.
…Маршрутка на крутом повороте слегка накренилась, на две-три секунды пугающе замешкалась над кипарисовыми пиками лесистого ущелья и стала взбираться все выше, в Иерусалимские горы. День сегодня выходил мглисто-солнечным, голубым, акварельным. На дальних холмах разлилось кисельное опаловое озеро, в беспокойном движении которого то обнажался каскад черепичных крыш, то, бликуя окнами, выныривала кукольно-белая группка домов на хвойном темени горы, то разверзалась меж двух туманных склонов извилисто-синяя рана глубокой долины, торопливо затягиваясь таким же длинным жемчужным облаком…
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Источник