Дети с синдромом дауна дома и в интернате
Дарья МЕНДЕЛЕЕВА
Психоневрологический интернат – концлагерь? или способ социальной поддержки людей с инвалидностью? Почему людям там плохо? Что движет людьми, сдающими в интернат своих близких
Скриншот: youtube.com
Мы разговариваем со Светланой Витальевной Бейлезон, которая не понаслышке знает о нуждах инвалидов. Светлана – мама взрослого сына с ментальной инвалидностью.
Потоков несколько, финал один
ОФИЦИАЛЬНО
Психоневрологический интернат (сокращённо ПНИ) — стационарное учреждение для социального обслуживания лиц, страдающих психическими расстройствами, утративших частично или полностью способность к самообслуживанию и нуждающихся по состоянию психического, а нередко и физического здоровья в постоянном уходе и наблюдении. Психоневрологические интернаты входят в общую систему психиатрической помощи в Российской Федерации и одновременно являются учреждениями социальной защиты населения.
— В последнее время в прессе много публикаций о психоневрологических интернатах. Что это за структура?
— По идее, в задачи ПНИ входит защита человека, который имеет серьезные проблемы психического здоровья и потому не в состоянии жить самостоятельно, а ухаживать за ним некому. И тогда заботу о человеке принимает на себя государство и гарантирует ему скромную, но достойную по человеческим меркам жизнь. И якобы врач рядом, когда нужна помощь…
— Как я понимаю, часть проблем ПНИ кроется в том, что рядом в условиях, далеких от благоприятных, вынуждены жить годами совершенно разные люди. Какие «категории граждан» попадают туда?
— Есть, если можно так сказать, несколько потоков.
Так, в интернатах много пожилых людей с деменцией — одиноких или тех, с кем не справляются родные. Ведь не все могут нанять сиделку. А бывает, что нарушения у человека так тяжелы, что родные просто не выдерживают.
Еще в интернате содержатся люди с тяжелыми интеллектуальными нарушениями и психическими расстройствами. Ведь далеко не всегда психически больной человек – это единственная проблема семьи. Бывает, родственники сами немощны либо еще кто-то из членов семьи нуждается в уходе. В этом случае ресурсы «ближних помощников», как их называют за рубежом, быстро истощаются. Или у человека с нарушениями нет в квартире отдельной комнаты, а вместе с ним тяжело, или ему с другими трудно. И такая жизнь может длиться долгие годы.
Еще в ПНИ попадают люди, родственники которых сами не вполне адекватны и не могут оценить тяжести состояния больного человека, он просто действует им на нервы, от него стараются избавиться.
Далеко не все, сдающие своих родных в ПНИ, корыстны или злонамеренны; думаю, не все даже понимают, какая жизнь человека в интернате ожидает. Однако случается порой, что родственники людей с психическими нарушениями сдают их в интернат и лишают дееспособности, стремясь завладеть их жилплощадью. Они выбирают себя и собственное благополучие и вытесняют человека из своей жизни. Тем более, что если он болен и не может постоять за себя, сделать это не так сложно.
В ПНИ попадают, как на пожизненное заключение, достигшие совершеннолетия дети-инвалиды после детских домов. Это сироты или «отказники» — дети тех родителей, кто не справился, кому не на что жить, кто испугался и поверил заключению врачей, что их дети будут «растениями» или «бессмысленными животными»… Некоторым удается «сдать и забыть». Однако многие из тех, кто не видит другого выхода и потому отдал своего ребенка на попечение государства, испытывают тяжелые страдания. Может быть, некому было подсказать, поддержать их, когда решалась судьба ребенка или взрослого.
Фото с сайта doctorpiter.ru
Ещё одна часть жителей ПНИ — это инвалиды с нарушениями развития, которые в детстве жили в семьях. Родители старались вылечить и выучить ребенка, искали специалистов, водили в коррекционную школу. Однако время пробежало, и ребенку исполнилось восемнадцать. А для «особых» (как их теперь называют) взрослых в нашей стране нет ни настоящего, ни будущего.
Если мама родила такого ребёнка не поздно, то к его совершеннолетию ей самой сорок-сорок пять лет. К этому времени прекращается даже минимальная государственная помощь, которая была положена матери ребенка-инвалида. Если мама воспитывает ребенка одна (а семьи с детьми-инвалидами распадаются довольно часто), на жизнь остаётся только пособие «ребенка». До пенсии ей ещё десять-пятнадцать лет, и надо элементарно прокормить семью. В то же время «особый» человек не может внезапно повзрослеть, ему по-прежнему требуется уход, необходимо общение, развитие и занятость. Но теперь ему некуда пойти, нечем заняться, не с кем остаться. И интернат кажется выходом.
Такой безрадостный выход ждет и тех, у кого родственники занемогли или ушли из жизни.
— Родственники как-то могут повлиять на жизнь в ПНИ?
— Бывает, персонал видит, что родственники человека не бросили, навещают, поддерживают контакт со специалистами — тогда к нему относятся более внимательно. А что остается сиротам, одиноким? Беззащитны эти брошенные люди.
Событие: в коридоре играла музыка
— Что чувствуют люди с нарушениями, когда оказываются в ПНИ?
— Я не знаю, я пока не была на их месте.
Думаю, многие понимают, что с ними происходит. Испытывают страх, бессилие.
Во всех ПНИ есть люди, которые попали туда в результате трагического стечения обстоятельств, хотя могли бы жить самостоятельно в открытом мире. Для них это лишение свободы. Что можно чувствовать? Ярость. Одиночество. Отчаяние. Желание бороться. Депрессия? Апатия? Что угодно, кроме радости, оптимизма, надежды на будущее…
А что может чувствовать молодой, юный еще человек, когда в восемнадцать лет его переводят в ПНИ из детского дома? «Перемещают» без его ведома, и за спиной захлопываются двери густонаселенного дома, в котором он – особенно если не слишком самостоятелен или сам не передвигается – против воли, не совершив ничего дурного, оказывается запертым до конца своей жизни. Трудно и страшно представить себя на этом месте.
Не легче и тому, кто попал в ПНИ из семьи. Ты был дома, с родными, целый день что-то вокруг тебя или с твоим участием происходило; с тобой говорили, тебя обнимали; потом вдруг собрали вещи и куда-то повезли — и ты оказываешься в незнакомом месте, где какие-то люди вокруг сидят на одинаковых кроватях или ходят без цели по коридорам.
Ты плачешь, отворачиваешься к стенке (вдруг это окажется сном — и ты проснешься дома?), потом пытаешься приспособиться к этому непонятному миру — но тебе не хватает стержня существования – родных людей: дома ты был нужен, а здесь близких нет, персонал меняется, а время застыло и отмеряется лишь приемами пищи да заполняется телевизором.
А ведь есть еще и те, кто не видит, не слышит, не передвигается или слишком глубоко погружен в свой мир – жильцы так называемых «отделений милосердия». Вероятно, не все они в состоянии осознать то, что с ними произошло при переходе из знакомой им среды в пространство интерната для взрослых инвалидов. Многие из них не могут поделиться своими мыслями и чувствами.
Мы не знаем, сразу ли такие люди обнаруживают, что жизнь изменилась. Мне кажется, они спохватываются, что прикосновений стало меньше, что запахи стали другими. Запертые в своих немощных телах, они (если чудом санитарочка не пожалеет) становятся объектом «заботы и ухода», «соответствующих медицинскому диагнозу»: накормлен (еда протерта, чтобы не подавился), получил лекарства, помыт (в постели) и переодет в чужую одежду, доставшуюся после стирки; пострижен наголо или «под мальчика»…
А в телевизоре на стенке мелькают кадры.
Так было и будет. Лежи.
— Какой интересный разворот. Говоря о ПНИ, часто перечисляют формальные права проживающих – на выход за территорию, на разнообразие пищевого рациона, на индивидуальный режим дня. А, оказывается, главное – это право на общение?
— Я бы сказала, что это – право человека на собственные чувства и нужность другим людям. Чтобы ты мог выбрать тех, кто тебе нужен, и не разлучаться с ними. Чтобы ты был избранным, а не одним из массы, не песчинкой. Чтобы рядом были не чужие и безразличные, а близкие и любящие люди.
Фото с сайта psyinternat.ru
— И всё-таки. Как должно быть устроено пребывание таких разных людей в одном учреждении – по закону? И как оно устроено в реальности?
— В ПНИ речь не идет об отдельном человеке, говорится всегда об инвалиде, проживающем в учреждении (он так и называется – «проживающий»), который должен быть вписан и обязан вписываться в формат учреждения.
В то же время обычно жизнь каждого взрослого человека «на воле» условно размерена тремя форматами: дом, трудовая занятость, досуг. Попробуем проследить, как это «реализуется», говоря казенным языком, для проживающих ПНИ.
Самостоятельные дееспособные люди, попавшие в ПНИ по воле обстоятельств, порой трудоустроены за стенами интерната или на низкооплачиваемых должностях в ПНИ. Семьи и детей у них, как правило, нет, потому что браки в ПНИ не заключаются и условий для совместного проживания, за редким исключением, нет. Дееспособные люди могут отлучаться за пределы интерната.
Для тех, кто хочет какого-то полезного занятия, но не трудоустроен, в некоторых интернатах есть мастерские. Я видела одну такую мастерскую, где люди, способные к монотонному труду, годами выполняют работу, заказы на которую может им предоставить учреждение. В той мастерской они делали бумажные кладбищенские цветы и сворачивали в плотные шарики бахилы. Один из успешных трудолюбивых работников с гордостью рассказал, что зарабатывает в месяц целых семьсот рублей. На фоне пустоты и бессмысленности жизни в ПНИ и это благо.
Остальным, которые не работают, приходится тяжелее, потому что в целом на пятьсот проживающих ПНИ зачастую приходится не более пяти сотрудников немедицинского профиля – социальных работников, педагогов, психологов… Думаю, это повод также и для серьёзного выгорания персонала.
Люди, лишенные дееспособности, могут попасть за территорию только в сопровождении родственника (в заранее оговоренное время), сотрудника интерната или при выезде на групповые мероприятия (что, насколько я понимаю, случается не слишком часто).
Люди, которые сами не передвигаются и не могут одеться, целиком зависят от возможностей и воли персонала.
В одном интернате я спросила соцработника, чем наполнена жизнь людей в так называемом «отделении милосердия», где содержатся наиболее тяжелые, во многих случаях неходячие, люди (я заметила, что почти все они лежат в кроватях, колясок рядом нет — значит, не гуляют и из палаты не выходят). Соцработник ответила, что инвалиды не скучают, так как в холле отделения часто проводятся праздники. Я спросила, как люди попадают на праздники, если у них нет колясок. Мне ответили, что музыку включают очень громко, в палатах всё слышно…
— Наполнение в пятьсот-шестьсот человек распространено среди подобных учреждений?
— Да, и это не предел, есть довольно много интернатов, где число проживающих доходит до тысячи. При этом мест все равно не хватает, еще тысячи ожидают своей очереди.
В некоторых интернатах еще недавно были комнаты на шестнадцать человек. Не уверена, что в таких условиях возможно учитывать совместимость людей по возрасту, темпераменту.
Фото с сайта raptus.su
Если не ПНИ, то как быть?
— Какая может быть альтернатива подобным закрытым учреждениям?
— Если исходить из человеческих потребностей, то человеку комфортнее жить одному, в семье или в небольшом сообществе. В доме или квартире, пространство которой можно охватить взглядом, обжить; по которому можно свободно передвигаться; где можно уединиться. Человек может также жить в небольшом общежитии, в сельском поселении, в общине.
Некоторые дееспособные люди, которые сейчас заперты в ПНИ, могут после небольшой подготовки или при условии сопровождения в решении важных вопросов жить самостоятельно.
Часть людей, менее адаптированных, могут существовать автономно при обеспечении поддержки и сопровождения. Сопровождения должно быть не слишком много и не слишком мало, а ровно столько, чтобы человек мог вести максимально самостоятельный образ жизни, на который он способен.
Например, человек на коляске нуждается в помощи в той или иной мере при передвижении, одевании, приготовлении и приеме пищи, совершении гигиенических процедур. Если же человек сам передвигается по городу, но при этом он тревожный, плохо считает, не может одеться по погоде, то ему необходим сопровождающий, которому он доверяет и рекомендации которого будет выполнять.
Кого-то надо водить за руку, кому-то – помогать есть, кому-то третьему – постоянно что-то объяснять. Кто-то не может устроиться на работу, потому что не различает, что он умеет делать, а чего не сумеет никогда.
С кем-то поначалу надо сидеть рядом на рабочем месте: помочь преодолеть страх и стресс, выстроить отношения с коллективом, объяснить производственное задание и дождаться того дня, когда человек начнет справляться сам. Другой же человек никогда не сможет заработать, но будет счастлив находиться в дружественном коллективе в условиях сопровождаемой социальной занятости
Фото с сайта ozpni.ru
Мы видим, что потребности у людей очень разные — и помощь нужна разная. Но это всё касается вопросов проживания вне интерната. В интернате потребности человека никто не определяет, они игнорируются и нивелируются.
— Если минусы ПНИ столь очевидны, намерено ли государство изменить ситуацию?
— Несколько недель назад в интернете появились сообщения о том, что государство до 2020 года собирается построить 100 новых ПНИ. Если это правда, то стратегия не только негуманна, но и крайне непрактична. Безусловно, все бы выиграли, если бы эти деньги ушли на альтернативные формы проживания и занятости людей с инвалидностью.
— Какие формы жизнеустройства людей с тяжелой инвалидностью считаются наиболее удачными и рациональными?
— В общем виде мы можем говорить о стационарозамещающих формах и технологиях, когда людям, нуждающимся в стационарной форме обслуживания, будет оказана помощь в объеме, необходимом и достаточном для нормализации их жизни, вне стационарных учреждений, желательно – неподалеку от места их жительства.
— Где может быть такая жизнь, в какой форме?
— Разные формы сопровождаемой занятости и сопровождаемого проживания есть уже не только за рубежом, но и в нескольких регионах России. По большей части они внедряются и существуют в негосударственном секторе в результате и за счет героических усилий общественных организаций родителей людей с инвалидностью, которые не отказались от своих детей, и групп волонтеров и профессионалов, для которых слова о человеческом достоинстве инвалидов наполнены глубоким смыслом.
Они же выносят проблему на государственный уровень и добиваются перемен.
В Забайкалье и в Свердловской области, в Санкт-Петербурге, Владимире и Псковском регионе, в Красноярском крае и в Иркутске, в Нижнем Новгороде и Бурятии, в Пензе, городе Курчатове Курской области, в Дагестане и в Москве и Московской области появляются «ростки будущего», за которыми тянутся и другие регионы.
Но это уже тема для другой большой истории.
где взял
Источник
Эти дети нуждаются в особенной заботе, но в то же время – каждое мгновение общения с ними вознаграждается такими чистыми эмоциями, на которые способны только солнечные дети. Накануне Международного дня защиты детей «Правмир» побывал в гостях в «Детском доме-интернате для умственно отсталых детей» №21.
По данным многолетней статистики, во всем мире около 5% детей рождается с врожденными заболеваниями разной тяжести. Много таких детей рождается и в России. Не стоит даже говорить о том, насколько часто у нас дети с синдромом Дауна или тяжелой умственной отсталостью оказываются в детских домах и приютах.
К сожалению, легче пересчитать тех детей, чьи родители приняли мужественное решение оставить настолько «особых» детей в семье. Более того, в современной России очень мало примеров включения людей с ограниченными возможностями в повседневную жизнь общества. В результате и общество оказывается лишенным возможности получить позитивный опыт общения с такими людьми. Но есть и другой путь: не отворачиваться от этой проблемы, а просто познакомиться с миром иных детей.
В Москве есть уникальное социальное учреждение – ГКУ «Детский дом-интернат для умственно отсталых детей» №21.
В нём постоянно проживает и обучается 73 ребенка с врожденными пороками развития и глубокой умственной задержкой . Две трети живущих здесь – сироты или дети, от попечения над которыми отказались родители.
Это очень непростые дети – многие из них страдают как психическими, так и соматическими заболеваниями сердечнососудистой системы, эндокринной системы, нервной системы, с тяжелыми пороками развития.
На просьбу провести день в интернате и посмотреть, как и чем он живет, руководство откликнулось неожиданно позитивно. Директор интерната Елена Леонидовна Агафонова отмечает, что у них гости – это нередкое явление.
«Отношение к такого рода учреждениям, как к абсолютно закрытому, табуированному чему-то, к счастью, стремительно меняется. В самом обществе сейчас, Слава Богу, серьезные сдвиги, и идёт поддержка как Департамента социальной защиты, так и добровольных организаций.
Нам нечего скрывать, – смеется она, – Поэтому и приглашаем всех, кто неравнодушен – посмотреть на то, как мы живем, а если кто захочет – то и принять участие в детской жизни».
Директором этого учреждения Елена Леонидовна стала совсем недавно – в стенах ДДИ 21 она, коррекционный педагог с 20-леттним стажем, трудится с 16 марта 2015 года. Но за это время, как мне показалось, ей удалось выстроить самое главное – прекрасное взаимодействие всего коллектива.
Редко когда встретишь настолько дружелюбный и отзывчивый персонал. Директор и сотрудники отмечают, что для них это не «социальное учреждение», не «интернат», а именно дом.
«Этому дому уже присвоено имя – он будет называться «Центр содействия семейному воспитанию «Благодарение», – говорит Елена Леонидовна, – уже и Устав разработан, и в ближайшее время сама работа будет строиться иначе, предпочтение будет отдаваться семейным формам воспитания.
Центральной идеей работы станет сопровождение особых детей и семей с такими детьми, а также поддержка тех родителей, которые захотят усыновить наших детей, даже очень сложных. Это другой уровень учреждения, который будет стремиться к тому, чтобы ребенок не оставался один и чтобы у него не было этого страшного официального статуса «без попечения родителей». Мы можем говорить как о собственно опекунах так и о своеобразных духовных родителях, добровольно посещающих наших детей».
Несмотря на сложные заболевания подопечных, ДДИ активно сотрудничает с системой образования Москвы и некоторые дети посещают коррекционную школу.
Один из стойких мифов – о том, что дети с синдромом Дауна совершенно не способны к обучению.
Здесь важно понимать, что дети с синдромом Дауна абсолютно разные, как и обычные люди. И у каждого из них есть то направление, в котором ярко развиваются их способности.
Ровно так же, как и у обычных детей – кому-то легко дается обучение точным наукам, кому-то сложнее и т.д. В зависимости от возраста и дня недели, дети распределяются по группам (классам), где их занятия подразделяются на собственно учебные и творческие.
Несколько детишек интерната регулярно посещают занятия в благотворительном фонде «Даунсайд Ап», где получают бесплатную психолого-педагогическую помощь.
«Значительное количество наших детей уже сейчас имеют возможность очень многому научиться, это дети с перспективой, – отмечает директор ДДИ, – Да, эти перспективы у всех детей разные. Для кого-то будет большим достижением даже получить навыки самостоятельного одевания, и мы всем педагогическим коллективом искренне будем считать это огромным успехом. У нас тут очень разные дети, и, к сожалению, есть очень и очень тяжелые.
Кто-то уже и сам может есть самостоятельно и более того – выполнять простую рутинную помощь: например, за обедом раскладывать салфетки, тарелки, ложки. Есть детки, у которых заметны и музыкальные таланты, склонность к танцам. Сейчас мы стоим в самом начале пути выявления разного рода способностей наших деток, ведем работу во всех направлениях – и творческие способности «проверяем», и учим детей, если это возможно, навыкам бытовым».
На музыкальных занятиях одни дети танцуют (скорее даже, топают и хлопают), другие – играют на инструментах.
Это своеобразная музыка, которую мы назвали бы какофонией. Но для детей с синдромом Дауна такого рода музыкальные занятия чрезвычайно важны, так как они помогают развивать речь и слуховое восприятие.
Важны для них и тактильные ощущения инструмента, познание механизма извлечения звука. Девочки не просто играют на инструментах – они как бы общаются с с ними – трогают, гладят поверхность, перебирают пальцами подвижные элементы. Это ежедневное узнавание уже виденного – оно немного пугающее, но так устроен мир особых детей.
Тем временем, пока одни ребята учатся в школе или посещают занятия, другие проводят все свое время в интернате.
Таким детям особенно нужна забота, несмотря на то, что в ежедневной программе даже для сложных детей предусмотрены развлекательные и образовательные компоненты. Им не хватает простого человеческого тепла и эмоций.
Первое, что действительно бросается в глаза – искренность каждого малыша. С невероятной радостью они бросаются ко мне – обниматься.
Им все интересно – мой фотоаппарат, мой рюкзак и моя одежда, то, как я хожу, как говорю.
Как только ты попадаешь в поле его зрения, ты видишь настолько яркое внимание – как будто ты тот самый человек, которого ждали всю жизнь. Машешь им рукой (всего лишь) и лицо ребенка расцветает улыбкой.
Многие дети не могут говорить или речь их малоразборчива, поэтому выражают себя они больше эмотивно, и это несколько непривычно, но очень радостно. Действительно, как будто комната освещается то и дело вспыхивающими улыбками.
Наверное, в обычной действительности мы бы и не обратили внимания, но тут – в тишине комнат дома для особых детей – это чувствуется особенно остро, не в переносном смысле, а совершенно физически чувствуется потребность в общении с тобой, в твоем тепле и в твоем голосе.
И невольно думаешь, что такая невероятная искренность и простота – это, наверное, то, чего уже практически не осталось у нас, живущих как принято сейчас говорить, «полной жизнью», людей со стандартным набором хромосом.
Так много предрассудков, связанных с синдромом Дауна. Такой диагноз нередко употребляется как унизительное ругательство. Люди перестают замечать это, перестают задумываться над тем, насколько непросто пребывать в этом ином мире. Но, пробыв в доме, наполненном особыми детками, сердце наполняется странным и ранее неизвестным чувством.
Не скрою – когда-то и страхом, и опасением, но, вместе с тем, удивительным ощущением сообщения чему-то, не до конца понятному, но очень важному и нужному мне самой. Такие дети дают тебе шанс стать лучше, они дают тебе тот импульс, что годами спит на подушке жизненной комфортности.
Удивительный факт – сама директор пришла сюда как будто бы по велению высшей воли:
«Моей старшей дочери 26 лет, она ребенок-инвалид, у нее тяжелый диагноз, выраженная умственная отсталость. Она меня и «привела» в эту область, – рассказывает Агафонова, – Я раньше тоже не знала и даже не задумывалась, как много детей имеют такие проблемы в развитии, с тяжелой умственной инвалидностью. Меня это не касалось, и, не буду скрывать, мне было всё равно.
Настоящим человеком и личностью, я считаю, меня сделала именно дочь. Когда я шла по этому пути, вместе со своей Ирой, я поняла что я не просто сильная и могу помочь своему ребенку, но что более того – я должна помогать другим подобным детям. А ведь 26 лет назад было намного все сложнее – не было таких образовательных методик, не было таких технологий и даже банально условия бытовые были в разы хуже. Немаловажный момент – мне попались хорошие помощники, люди, которые дали мне силы, поверили в моего ребенка и, благодаря им, я поверила в нее сама».
Все сотрудники ДДИ отмечают, насколько важна команда, коллектив. Всё здесь строится как раз на таких людях – готовых жертвовать своим комфортом, готовых так же искренне любить детей, как дети любят их. Удивительно, но многие сотрудники называют своих подопечных не иначе, как «дочками» и «сыночками».
Они постоянно в контакте с детьми – держат их за руку, обнимают, гладят.
Многие дети осознают свое тело не так, как это делает человек обычный. Тактильные ощущения при нарушениях развития могут быть важным мостиком в осознании себя самого. Для них тактильный контакт – это необходимое явление. Даже их кажущееся порой пугающей и агрессивной манера хватать – это зачастую желание узнать мир, ощутить свое место в нём, и не более.
Мы можем дать друг другу тепло. Элементарное внимание, в котором такие дети очень и очень нуждаются. Тепло и души и тепло тела – им важно прижаться, обнять, просто подержать кого-то за руку. Узнать нового человека, улыбнуться ему, почувствовать, что они – не одиноки, что есть рядом кто-то, такой же теплый и добрый, как они сами. Не задающий вопросов, не требующий, не просящий – а просто сидящий рядом, к кому можно прижаться и кого можно обнять.
Ежедневно в ДДИ работают добровольцы. С недавнего времени юноши и девушки из столичного движения «Православные добровольцы» стали помогать интернату.
Они проводят здесь анимационные занятия, приходят убираться на территории и общаться с детьми.
Ежедневно волонтеры и сестры милосердия гуляют с детками, помогают сотрудникам в бытовом уходе, иногда вывозят детей на реабилитацию или развивающие занятия за пределы ДДИ.
Подключаются некоммерческие организации и к активной финансовой помощи учреждению. На протяжении двух лет службой «Милосердие» выделялись на работу сестринской службы в ДДИ средства, собранные в ходе акции «Белый цветок».
А недавно Патриарх Московский и всея Руси Кирилл в ходе праздника «В гостях у Патриарха в Переделкино» передал в дар интернату сертификат на спортивное и игровое оборудование стоимостью 500 000 рублей.
На эти деньги при поддержке фонда «Защитник счастья» и Молодежного отдела Московской епархии на территории интерната будут установлены развивающие современные площадки – с игровым и спортивным оборудованием, приспособленным для детей с ограниченными возможностями.
В интернате уже активно используются переданные по этой программе сухие бассейны для релаксации и другое мягкое игровое оборудование.
Несмотря на активное включение в работу множества организаций, добровольческой помощи интернату по-прежнему не хватает. Речь идет не о финансах, а просто о том, чтобы уделить время ребенку. Они искренне рады новым друзьям и очень ждут тепла и ласки!
