Читать петр разуваев синдром гладиатора

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«Боинг-737», выполняющий рейс Амстердам — Санкт-Петербург, замечательно справлялся со своими обязанностями. Большой самолет летел, гудел, покачивал крыльями от полноты чувств и вообще изо всех сил старался соответствовать солидной репутации авиакомпании SAS. Все шло просто великолепно. Опытный экипаж, прелестные и предупредительные стюардессы, прекрасный обед a la Haute Cuisine, комфортабельный салон «бизнес-класса», пара рюмок хорошего коньяка — жизнь моя удалась и по первичным, и по вторичным признакам. То есть — и объективно, и субъективно все было в полном порядке. Кроме одного — какое-то нехорошее предчувствие томило мою тонкую и нежную душу. А к подобным вещам я всегда старался прислушиваться.

Слегка вздремнув после «праздника живота», я на некоторое время выпал из реальности, а проснувшись и взглянув на свои часы, здорово удивился. Дорогой швейцарский хронометр беспристрастно констатировал очевидное — по расписанию мы должны были приземлиться минут десять назад. У меня появилось очень неприятное ощущение. Казалось, что мы уже давно не летим, а — летаем. И заниматься этим птичьим делом нам еще предстояло достаточно долго, ибо ничто не намекало на скорую посадку. Еще раз недоверчиво изучив циферблат исправно тикающих Patek Philippe, я взглянул в круглый иллюминатор. С той стороны царила положенная в таких случаях благодать, светило солнце, облака расстилались белопенным ковром, и холодно, по всей видимости, было неимоверно. Если это — Пулково-2, то я, пожалуй, выйду на следующей станции. Вокруг явно происходила какая-то ерунда. Окинув новым и заинтересованным взглядом «внутрисалонное» пространство, я лишний раз в этом убедился. Нервозность сквозила в каждом взгляде моих попутчиков. Единственным приятным исключением из общей массы пассажиров был полный пожилой голландец, сидевший рядом со мной. Что бы там ни происходило вокруг, это его явно не волновало. Не обращая ни на кого внимания, мужчина со знанием дела набивал табаком коротенькую, изящно изогнутую трубку. К нему-то я и решил обратиться за разъяснениями.

— Простите, месье… — Он слегка повернулся ко мне, не отрываясь от своего занятия.

— Кажется, я задремал и пропустил все самое интересное… Самолет захватили террористы? Или я ошибся рейсом? Насколько мне известно, нам уже давно полагалось быть в Петербурге?

— Какие террористы? — искренне удивился толстяк.

Нет, вообще-то голландцы — славные ребята, вот только с чувством юмора у них сложно. Я поспешил конкретизировать вопрос:

— Я имею в виду — что происходит, почему мы все еще в воздухе?

Коротко хмыкнув, он взял в рот трубку и закурил, окутывая себя облачком ароматного дыма.

— Вам повезло так же, как и всем нам, — объяснил голландец между двумя затяжками. — Плохая погода в Петербурге. Все авиакомпании направляют свои самолеты в Хельсинки. Ночевать, похоже, придется там. Так что… — Не закончив фразы, мой сосед обреченно махнул рукой.

Сочувствующе покачав головой, я отвернулся и вновь прикрыл глаза.

* * *

Посещение Хельсинки в мои планы, естественно, не входило. С другой стороны, «у природы нет плохой погоды», и такая неожиданность вполне могла оказаться приятной. Или полезной. Или, в крайнем случае, не слишком вредной для моего здоровья. Интуиция подсказывала, что мой отъезд из Амстердама едва ли освещался средствами массовой информации. Газетная шумиха всегда претила членам нашего семейства. Так что внезапно случившееся в Петербурге расстройство погоды пока следовало отнести за счет общего изменения климата на планете. Я вполне отдавал себе отчет в том, что количество нажитых мною врагов несколько превышает границы разумного, но количество ведь, не качество! Сражаться с неподходящими климатическими условиями лишь для того, чтобы досадить мне, любимому — до такого еще никто не додумывался.

Прощание с Амстердамом на этот раз получилось скупым и торопливым. Скупым, потому что я торопился, а торопливым оттого, что меня всячески подгоняли. Желание как можно скорее покинуть этот город, владевшее мною, полностью совпадало со стремлением местных полицейских чиновников отправить месье Дюпре максимально быстро, далеко и надолго. О чем мне и было заявлено весьма недвусмысленно. Полномочный представитель «принимающей стороны» нашел меня в баре отеля, где я довольно успешно лечился от головной боли. Вторая порция «отвертки» уже заняла почетное место, отведенное ей в моем организме, когда за стойку на соседствующий с моим высокий стул взобрался невзрачный блондинистый господин в скромном сером костюме. Судя по съехавшему на сторону галстуку и мелким каплям пота, выступившим на его челе, искать меня ему пришлось долго. Идея опохмелки явно оказалась для него свежа и неожиданна. Некоторое время мы соседствовали молча. Я вливал в себя очередную порцию целебного напитка, а он подбирал слова и собирался с духом. Знание того, кто я есть, никак не облегчало его задачу. Наконец он решился.

— Э-э-э… Простите, господин Дюпре, — робко произнес он, вступая в беседу.

Я был уже порядочно заправлен водкой пополам с апельсиновым соком и преисполнен благодушием и миролюбием. Собственно говоря, плевать мне на все хотелось со страшной силой. И всей пролетарской ненавистью. Решение принято, билет заказан, дела закончены. На-пле-вать…

— Документы покажите, — так, ради поддержания разговора буркнул я.

Он торопливо полез в карман, извлек карточку, протянул. Интересно, если я пошлю его подальше и откажусь покинуть Амстердам в 24 часа — что они будут делать? Фотография в удостоверении вполне соответствовала оригиналу, разве что выражение лица было там не в пример самодовольнее. Но это у него от осознания. Не каждый день мультимиллионеров из страны выдворять приходится.

— Отличный город у вас, господин комиссар. Вы не находите?

Еще парочка комплиментов, и ему неудержимо захочется меня убить, это явственно читалось на побагровевшей физиономии господина комиссара. Я сжалился.

— Ну, выпить вы, надо полагать, со мной не согласитесь, поэтому перейдем прямо к делу. Вас это, наверное, огорчит, но… Я вынужден покинуть вашу прелестную страну. Увы, так уж сложилось.

Нет, его это совершенно не огорчило. Напротив, он облегченно вздохнул и промокнул платочком пот со лба. Аккуратно сложив платок, убрал его в карман. Зачем-то передвинул с места на место картонную подкладку под пивной бокал. Сцепил пухленькие пальчики, покрутил ими. И наконец, сказал, несколько виновато глядя мне в глаза:

— Должен сообщить вам, месье Дюпре, что отныне вы будете считаться в нашей стране персоной «нон грата», впредь до особого решения Министерства юстиции. А сегодня я обязан проследить за тем, чтобы в назначенный срок вы покинули Амстердам.

Прошу вас до отъезда в аэропорт не выходить из гостиницы.

Улыбаясь так, словно меня только что выбрали почетным гражданином города, я кивнул, соглашаясь со всем вышеизложенным. И добавил несколько слов. Не для протокола. По-русски. С удовольствием.

В течение последовавших за тем четырех часов я организовал отъезд своих помощников к постоянному месту службу, выдав им денежное довольствие, а также чаевые и премиальные. Кроме того, они получили запечатанный конверт с абсолютно конфиденциальной информацией и были строго предупреждены об ответственности за его сохранность. Конверт надлежало передать месье Эверу лично в руки, а до того беречь как зеницу ока. Письмо, поступившее под опеку двух очень профессиональных охранников, содержало в себе пару-тройку особо изящных ругательств и мои поздравления господину Рихо Эверу по случаю принятия им сана Зеленого Земляного Червяка. Насколько я знал Рихо, все это должно было его порадовать и воодушевить на ответное послание. Глупость, а приятно. Весь свой арсенал я также отправил в Бордо. Тащить с собой в Россию такое количество железа было невозможно, опасно и абсолютно бессмысленно. Уж чем-чем, а нехваткой стволов на душу населения моя историческая родина не страдала. Закончив с организационными мероприятиями, я нашел в себе силы слегка перекусить в ресторане отеля и на любезно предоставленной господином комиссаром машине с затененными стеклами отправился в аэропорт. Излишне говорить, что в течение всего дня, с момента утреннего разговора в баре и до прощальной улыбки полицейского на паспортном контроле, за мной раздвоившейся тенью всюду следовала парочка огроменных наблюдателей, настороженно следящих за каждым моим вздохом. Моя любовь к Амстердаму явно осталась безответной и непонятой.

Воспоминания — штука на редкость нестабильная, их воспроизведение, течение и растекание происходит независимо от моего желания или нежелания. Так было всегда, так получилось и на этот раз. Последние часы пребывания на земле Голландии, более или менее забавные и не лишенные пикантности, потеряли свою яркость и растворились в часах предпоследних. Напрочь лишенных и приятности, и забавности. «Невинно убиенный» Роже Анье, застреленный мною Луи, сумбурная ночь с Таней. Мой добрый папа, наконец. События, достойные описания, но совершенно непригодные для жизни. Возникшее во мне чувство походило на умственную оскомину, и вызванная им реакция была вполне адекватна — хотелось запить. Или выпить. Или дать кому-нибудь в морду раз пятнадцать. Кастетом.