Берлинский синдром в психологии это

Название новой кинокартины — «Берлинский синдром» — австралийского режиссера и сценариста Кейт Шортланд, вышедшей на большие экраны в последний день второй декады июля, автоматически отсылает нас к другому синдрому — стокгольмскому. Последний термин обозначает своеобразный защитный механизм: если сопротивление бесполезно или невозможно, то, чтобы не сойти с ума, в ряде случаев и чаще всего у женщин, похищенных, взятых в заложницы или испытавших над собой насилие, возникает странная реакция — симпатия, привязанность к агрессору. В кинематографе эта тема обыгрывалась уже не раз. Из последнего стоит вспомнить «Плохого парня» (2001) Ким Ки Дука и «Портрет в сумерках» (2011) Ангелины Никоновой. А вот о берлинском синдроме — слышим впервые. Отсюда справедливый вопрос: что это за зверь такой и с чем его едят?

Фильм начинается с того, что австралийская туристка Клэр (Тереза Палмер) прибывает в Берлин, где случай сводит ее с милым преподавателем английского и физкультуры Энди (Макс Римельт). Они проводят вместе целый день, и этот день производит на Клэр большое впечатление. Настолько большое, что, несмотря на то, что она собиралась на следующий день отчалить из столицы Германии, она отправляется в книжный магазин, возле которого они и встретились вчера. Разумеется, она находит его там. Дальше, понятно, молодые люди не могут, точнее, не хотят противится охватившему их желанию — для этого они едут в холостяцкую обитель Энди, находящуюся в заброшенном доме. Это сразу же настораживает, как и то, что окна у него в квартире не открываются — настораживает всех, то есть зрителей, но не Клэр. А если учесть мрачноватую, тревожную музыку, фон, на котором Энди и Клэр предаются страсти, сложно назвать беззаботно-романтическим. Скорее, это прелюдия к чему-то, мягко говоря, страшному и нехорошему. На поверку так оно и оказывается.

Утром, собираясь покинуть своего любовника, Клэр обнаруживает, что заперта. Забыл оставить ключи, беззаботно, точно ничего не произошло, оправдывается Энди, придя с работы. Но нашей наивной протагонистке не удается выбраться и после. А когда она предпринимает безрезультатную попытку прорваться сквозь укрепленные окна, то Энди просто ее связывает и все. Точнее, нет, не все: он берет в руки фотоаппарат и щелкает связанную Клэр. На память. Так, кстати, будет повторяться каждый день, независимо от того, в каком состоянии находится наша героиня. Зачем это ему нужно?

Кажется, что эта мелочь совершенно лишняя: Энди — не фотограф, и с фотоискусством эти снимки никак не связаны. Но если учесть, что он так и не смог справиться с психологической травмой, вызванной уходом матери, все становится на свои места. Энди требуется зафиксировать, что это действительно было. Он не то чтобы не доверяет своей памяти — ему требуются подтверждения, факты. Детской травмой к тому же и определяется его паталогическая склонность к похищению и удержанию. По ходу фильма выяснится, что Клэр далеко не единственная жертва маньяка. Да-да, маньяка: через какое-то время он ликвидирует своих пассий. Видимо, выступая противником однообразия: скука в отношениях не допустима. Но мы сильно ускакали вперед.

По поводу фотографий добавим лишь, что они нужны будут в конце фильма: именно с помощью них Клэр и выберется на свободу. Так что у Кейт Шортланд все продумано. Этим фильм и выделяется на фоне многих других авторских картин: ничего лишнего. Все строго подогнано друг к другу. Однако именно это и портит ленту: в ней не остается темных пятен, загадок, тайн. Она полностью раскрывает сама себя, как высказывание, не только не нуждающееся, но и отвергающее в своей полноте любые комментарии и домысливания. Словно режиссер хочет максимально упростить свое детище, чтобы месседж дошел до всех без исключения, кто решится потратить два часа на просмотр. И это ставит «Берлинский синдром» в какое-то странное положение: с одной стороны, это явно кино из разряда «не для всех», с другой — все так разжевано, что становится откровенно тоскливо.

От скуки не спасает и саспиенс, которого в избытке. Режиссер начинает нагнетать обстановку еще задолго до того, как это нужно — с первых кадров, будто Шортланд старается сразу же настроить зрителя на то, что будет развертываться в дальнейшем, чтобы его внимание, не дай бог, не соскочило, не переключилось на что-нибудь другое. Но держать в напряжении два часа при минимализме по части драматургии, а она действительно хромает — дело, по сути, безнадежное, невыполнимое. И, понятно, что Шортланд с этой задачей не справляется. Уже где-то к середине фильма начинаешь уставать от этого постоянного нагнетания, усиления напряжения, которое не спадает ни на секунду.

Так что ближе к одной трети до окончания фильма этого окончания ждешь уже с большим нетерпением. И даже как-то совершенно индифферентно, выберется ли Клэр из лап маньяка или нет. Да это, если разобраться, не так уж и важно, ибо посыл фильма ясен, суть «нового» «географического» синдрома раскрыта: никакой любви-симпатии к агрессору. Борьба до последней капли крови. Не сдаваться, несмотря ни на что. Сопротивление — до последнего. Это — берлинский синдром. Но почему именно берлинский? Есть ли в этом какой-то политический оттенок?

В картине всплывает упоминание берлинской стены, но этого явно недостаточно для создания сильной политической метафоры.  Наоборот, стена — это нечто необязательное, лишнее, внешнее. «Люди могут задыхаться где угодно, стена для этого не нужна», — говорит Энди. И он лучше всех сам и олицетворяет эту идею: он задыхается безо всяких стен. Как, собственно, и Клэр. Иначе сложно объяснить, чего это ради она вдруг сорвалась и рванула на другой континент.

Сама она не могла ответить на этот вопрос. В одном месте она говорит о том, что хочет собрать альбом из фото немецкой архитектуры, в другом — объясняет желанием получить порцию «жизненного опыта». Но почему «жизненный опыт» — в представлении Клэр — намертво связан с какой-то необдуманностью, наплевательством, безрассудством. То она пьет пиво на крыше с какой-то странноватой компанией, то в чужой стране едет на ночь к практически незнакомому мужчине непонятно куда. Думать-то надо, так и хочется сказать в ответ на ту ситуацию, в которой наша героиня и оказалась в конечном счете — запертой в четырех стенах. В Берлине. Отсюда и название синдрома. В принципе, география могла быть какой угодно. А то, что выбрана была столица Германии, так это личные пристрастия режиссера. 

Как ни крути, а Шортланд так и не смогла вырасти. Первая ее полнометражная работа — «16 лет. Любовь. Перезагрузка» — была, как следует из названия, о девочке-тинэйджере. Этому же периоду посвящен и третий (работу для ТВ считать не будем) ее фильм. Который можно было бы охарактеризовать, как «коллекционер» (а именно на «Коллекционере» Фаулза и базируется фабула «Берлинского синдрома») для подростков. Им он будет понятен и близок. И вообще, складывается такое впечатление, что именно на эту возрастную группу и была ориентирована картина, учитывая ее простоту-разжеванность, избыточность саспиенса и безалаберность главной героини. 

На большие экраны выходит долгожданный психологический триллер «Берлинский синдром» режиссёра Кейт Шортланд, для которой это стало уже третьей успешной полнометражной картиной, не считая сериалов. Специально к релизу фильма в Санкт-Петербурге подготовили отдельную бесплатную экскурсию для желающих по немецким местам города. Немецкие кварталы – комплекс объединенных зданий, расположенных в самом сердце города на Невском проспекте, где можно будет полюбоваться красивой и необычной архитектурой, а также насладиться видами винтовых лестниц, привлекающих внимание убранств и чашей бассейна в катакомбах. Кроме того, у каждого, кто посмотрит фильм и выполнит все необходимые условия конкурса, есть замечательный шанс лично увидеть красоты Берлина и прогуляться по его оживленным или тихим (кому что больше нравится) улочкам. Железная птица отвезёт двух счастливчиков-победителей в Германию и предоставит возможность лично окунуться в местный колорит и быть может даже найти те самые локации, где проходили съемки фильма. Если не испугаетесь, конечно.

Фильм основан на одноимённом романе известной писательницы Мелани Джоостен, в котором, как говорят, содержатся автобиографичные моменты. Однако по словам критиков, уже успевших оценить нашумевшую экранизацию, кинолента получилась гораздо более тяжелой с точки зрения психологического давления на сознание смотрящего. Впервые «Берлинский синдром» был показан в рамках фестиваля «Сандэнс» 20 января, где получил множество хвалебных отзывов. В самом названии есть плохо скрываемая отсылка к так называемому Стокгольмскому синдрому, когда у самой жертвы появляется симпатия к маньяку или насильнику, доселе издевавшемуся над ней настолько изощренно, насколько позволяет ему фантазия. Болезнь под названием «Берлинский синдром» тоже в природе существует. Классическим примером этой болезни считается страх загрязнения, при котором у больного каждое соприкосновение с грязными, по его мнению, предметами вызывает дискомфорт и, как следствие, навязчивые мысли. Чтобы избавиться от этих мыслей, он начинает мыть руки. Но даже если ему в какой-то момент кажется, что он достаточно вымыл руки, любое соприкосновение с «грязным» предметом заставляет его начать свой ритуал заново. Эти ритуалы позволяют пациенту достичь временного облегчения состояния. Несмотря на то, что больной осознаёт бессмысленность этих действий, бороться с ними он не в состоянии.

Люди, которые путешествуют одни, как правило что-то ищут. (с)

Юная фото-журналистка Клэр приезжает в Германию из австралийского города Брисбейна. Интересующаяся массивной архитектурой бывшей ГДР, целыми днями она гуляет по улицам Берлина в одиночестве с фотокамерой в руках и старается найти интересные ракурсы для запоминающихся фотоснимков. Несколько соприкосновений локтями со случайным прохожим на перекрёстке приводит к знакомству не слишком разговорчивой и активной девушки (уже на этих кадрах проскальзывает первая мысль о ее похожести на поведение Кристен Стюарт в кадре, о чем упоминают всё чаще и чаще, да даже сама Кристен однажды в разговоре с Терезой Палмер упомянула, что по мнению многих они страшно похожи друг на друга) с приятным и обходительным молодым человеком по имени Энди. Перекинувшись парой фраз, он угощает ее спелой и сочной клубникой. А ведь еще в старой доброй сказке «Белоснежка» все наглядно могли узнать, к чему приводит такое паталогическое доверие к незнакомцам.

По всем законам жанра эта встреча должна была перерасти в бурный курортный роман. Она — симпатичная туристка, разгуливающая по городу в одиночестве. Он – преподаватель английского языка в спортивной школе, который говорит на нём с ошибками, однако юную девушку это ничуть не смущает, потому что она уже безвозвратно попала под его умелые чары. Не смущает ее и то, что для первого свидания с ней, которое обычно бывает одним из самых романтичных, вообще ведь курортные романы завязываются крайне быстро из-за ограниченного времени, а потому протекают бурно и ярко, он выбрал забытые Богом места где-то среди огородов, где лают собаки и нет ни одной живой души. На утро Клэр просыпается в его постели, а он, обольстив ее красивыми речами о своей любви и преданности, в итоге запирает ее на засов и уходит на работу. Оставшись без связи и возможности выбраться из квартиры в заброшенном доме, девушка отчаянно пытается найти хоть какие-то пути отступления.

— Я скучаю по маме.
— Нет смысла скучать по тому, что никогда не получишь.

«Берлинский синдром» — это такая классическая ситуация, когда маньяк не похож на маньяка. На первый взгляд он кажется обыкновенным человеком, который живет своей жизнью: работает, иногда навещает своего престарелого отца и ходит на вечеринки к приятелям, лишь одно его странное хобби исключает его из рядов нормальных людей – он коллекционирует туристок и запирает их по одной в своей заброшенной берлоге. И никому неизвестно, что вытворяет он с ними, когда жертвы ему надоедают. Сцены насилия перемежаются с красивыми и романтическими кадрами, вплетенными режиссером, чтобы хоть как-то разбавить психологическую атаку. Например, прогулка в заснеженном лесу или когда Энди дарит девушке щенка на рождество, либо странное влечение к некоему эпатажу – фотографиям тела, обмотанного новогодней гирляндой. Некоторые сцены показывают такой надрыв души несчастного маньяка, что невольно к нему проникаешься жалостью и даже какими-то зачатками симпатиями, но каждый раз одергиваешь себя.

Сама Клэр, пройдя скоростной путь от первого влечения до ненависти, страха и жестокости по отношению к Энди, перепробовав методы борьбы от послушной кошечки до разбушевавшегося зверя, постепенно вроде привыкает к жизни с ним рядом и даже становится эмоционально зависимой от него настолько, что сама мысль о возможности причинить ему вред становится для нее чем-то невообразимо тяжелым, даже если на кону стоит ее собственная свобода. Что в итоге победит: болезненная привязанность, как эмоциональная, так или физическая, либо же здравый смысл возьмет верх над ситуацией?

Несмотря на то, что режиссёр в фильме «Берлинский синдром» намеренно старается обратить внимание зрителя на мелкие детали, крупные вываливаются из сюжета с космической скоростью, оставляя за собой черные дыры и полнейшее недоумение. Так, например, внезапно исчезает подаренная собака, и это воспринимается, как само собой разумеющееся событие. К тому же совсем непонятно, на что Энди рассчитывал, подарив несчастное животное. Как Клэр, запертая в 4х стенах, должна была ее выгуливать? Детали в киноленте, надо признать, продуманы не до конца, логика местами отсутствует напрочь, однако совсем уж мелочи можно заметить только при повторном просмотре, а при первом знакомстве напряжение, нарастающее по классическому развитию сюжета, захватывает к своей кульминации настолько, что обо всех нестыковках просто не остается времени думать.

«Берлинский синдром» — это австралийско-немецкая адаптация известного романа Фаулза «Коллекционер», рассказанная с особой изощренностью и жестокостью, держащая в страхе до последнего аккорда и не позволяющая целиком и полностью предугадать следующий сюжетный поворот. Ну и в следующий раз героиня Терезы Палмер, наверное, 300 раз подумает, прежде чем начинать курортный роман с незнакомцем в новом путешествии. А вместе с ней задумаются об этом и тысячи впечатлительных зрительниц. Атмосфера Берлина, темная, серая и гнетущая, отлично вписывается в настроение картины и самой Клэр, а угрюмые дворы отчаянно напоминают наши дворы-колодцы в Петербурге.